— Ага! — я ответил ей широкой улыбкой.
Через несколько часов, когда мы уже вчетвером обсуждали оставшиеся на повестке дела, в дверь постучала охрана. Офицер изобразил поклон и официальным голосом произнёс:
— Маркграф Платонов, княжна Голицына, Его Светлость требует вашего присутствия в тронном зале.
Василиса выглядела бледной, но собранной. Она переоделась в строгое тёмное платье — подходящее для торжественных мероприятий. Мы последовали за стражниками по коридорам дворца. У массивных дверей тронного зала уже собралась толпа — вельможи, купцы, представители прессы с блокнотами и магофонами. Журналисты оживились при нашем появлении, но охрана не позволила им приблизиться.
Тронный зал встретил нас торжественной тишиной. Под высокими сводами с позолоченной лепниной собрался весь цвет московского общества. Дмитрий Валерьянович восседал на троне — монументальная фигура в чёрном двубортном костюме с серебряной вышивкой. Лицо архимагистра застыло маской скорби и сдержанного гнева.
— Подданные Московского Бастиона, — голос князя разнёсся по залу без всякого усиления. — Сегодня ночью был раскрыт чудовищный заговор против княжеской семьи. Ливонская Конфедерация, прикрываясь дипломатическими переговорами, организовала покушение на мою жизнь и жизнь моей супруги.
По залу пробежал шёпот. Журналисты яростно застрочили в своих блокнотах.
— Посол Кристоф фон дер Брюгген замыслил лишить меня жизни, используя редчайший яд из Восточного каганата. Месяцами этот негодяй поставлял отраву, которой меня травили в собственном доме. Когда моя супруга, — князь сделал паузу, и в голосе прорезалась боль, — разоблачила его преступные планы, негодяй напал на неё. Елена погибла, защищая честь и безопасность княжеской семьи.
Василиса стояла рядом со мной, и я чувствовал, как напряглось её тело. Но геомантка держалась с поистине королевским достоинством.
— Объявляю трёхдневный траур по княгине Елене Павловне Голицыной. Похороны состоятся послезавтра в Успенском соборе. Все ливонские дипломаты арестованы до выяснения степени их причастности к заговору. Торговля с Ливонской Конфедерацией прекращается. Активы ливонских купцов в Москве заморожены.
Князь поднялся с трона.
— Пусть враги Московского Бастиона знают — покушение на правящий дом не останется безнаказанным.
Советник подал знак, и в сторону правителя посыпались многочисленные вопросы от журналистов.
После официальной части нас с Василисой пригласили в малый совещательный зал. Там, без посторонних глаз, Дмитрий Валерьянович выглядел уставшим мужчиной, потерявшим жену, пусть и предательницу.
— Василиса, — обратился он к дочери, — я назначаю тебя официальным представителем дома Голицыных в Угрюме. Будешь следить за развитием региона и состоянием наших интересов в Пограничье. Отчитываться будешь напрямую мне.
Княжна с удивлением кивнула, принимая назначение.
— Маркграф Платонов, — князь повернулся ко мне. — Вы доказали свою преданность и честь. Но теперь я прошу большего. Моя дочь… — он помолчал, подбирая слова. — Она всё, что у меня осталось от первого брака. От настоящей любви. Дайте слово, что защитите её. От врагов, от опасностей Пограничья, от… — архимагистр покачал головой, — от её собственной импульсивности.
Я посмотрел в глаза одному из могущественнейших людей Содружества.
— Даю слово, Ваша Светлость. Буду беречь княжну как собственную сестру.
— Отец, я не нуждаюсь… — начала Василиса, но Голицын жестом остановил её.
— Нуждаешься. Есть риск, что Строгановы узнают правду. И если это произойдёт, они не простят смерти Елены, как бы мы ни представили события. В столице тебе оставаться опасно.
Он подошёл к дочери, положил руки ей на плечи.
— Я был плохим отцом. Слишком занят государственными делами, слишком… слеп. Прости меня, дочь.
В зелёных глазах Василисы блеснули слёзы.
— Папа…
— Ступайте. Завершите свои дела в столице как можно скорее и уезжайте. Но не забудь… — князь тяжело вздохнул, — навестить брата. Мирон захочет попрощаться с тобой.
Чтобы последовать рекомендации Голицына я решил доделать то, ради чего мы приехали в Москву. Уже через четверть часа Бурлак направился на окраине города. Внедорожник петлял по улицам столицы, постепенно удаляясь от центра.
Металлические и стеклянные громады сменились каменными особняками, а те, в свою очередь, деревянными домами, широкие проспекты — узкими переулками. Наконец показались редкие постройки промышленного вида, и машина остановилась у массивных ворот с табличкой «Ратная компания „Перун“».