Смерть княгини от руки князя создала бы внутриполитический кризис — род Строгановых потребовал бы расследования и мести. Но то, что в итоге Елену убила Василиса, делало ситуацию ещё хуже для Московского Бастиона. Теперь Строгановы будут охотиться за дочерью князя, а Дмитрий Валерьянович окажется между молотом и наковальней — защищать единственную дочь или пожертвовать ею ради политической стабильности.
Второе осознание касалось самой Василисы. Девушка слишком долго носила в себе боль от утраты матери, подавляла её, прятала за маской уверенности и деловитости. И сейчас, когда правда вырвалась наружу такой чудовищной волной, я не мог оставить её одну. Даже если раскрытие моего присутствия здесь выйдет мне боком. Иначе какой я после этого друг, если выбираю выгоду и целесообразность вместо поддержки дорогого мне человека в один их худших для неё моментов?..
Василиса упала на колени перед окровавленным телом мачехи. Её плечи сотрясались от рыданий, из горла вырывались нечленораздельные звуки — не то всхлипы, не то стоны. Князь переводил наполненный болью взгляд с дочери на пригвождённое к потолку тело жены и обратно. В его глазах читалась целая буря эмоций — шок, горе, ярость, растерянность.
Я толкнул потайную дверь и вышел из коридора. Голицын мгновенно обернулся, и его лицо исказилось гневом.
— Ты тоже заодно с заговорщиками⁈ — рявкнул он, поднимая руку для заклинания.
— Нам лучше поговорить без чужих ушей, — спокойно ответил я, походя активируя Каменный клинок.
Тот материализовался в моей руке — не острое лезвие, а тупая болванка размером с дубинку. Кристоф даже не успел дёрнуться — удар пришёлся точно в лоб, и посол обмяк в металлических путах.
— Это я попросил Василису привести вас сюда в этот час, — пояснил я.
— Что за игры⁈ — князь сделал шаг ко мне, но остановился, бросив взгляд на рыдающую дочь.
— Этой ночью боярин Пётр Ладыженский пытался меня убить по приказу вашей покойной супруги, — я говорил размеренно, подбирая слова. — Юнец был безнадёжно влюблён в неё. Когда княгиня поняла, что мы с Василисой подбираемся к разгадке тайны вашего отравления, она запаниковала и решила убрать меня чужими руками.
Дмитрий Валерьянович молча слушал, его челюсти были стиснуты так, что желваки ходили ходуном.
— Я допросил Ладыженского и узнал о запланированной встрече княгини с послом. Вы бы мне не поверили, Ваша Светлость. Слово маркграфа-выскочки против слова вашей жены? Поэтому я попросил Василису о помощи. Чтобы вы сами услышали правду.
После этих слов я подошёл к Василисе. Девушка подняла на меня заплаканное лицо — в зелёных глазах плескались боль, ярость и что-то похожее на ужас от собственного поступка. Я опустился рядом на колени и осторожно обнял её за плечи.
— Тише, тише, — зашептал я, притягивая геомантку к себе. — Что сделано, то сделано. Ты не одна. Просто дыши, Василёк. Дыши.
Княжна уткнулась лицом мне в грудь и разрыдалась ещё сильнее. Я гладил её по спутанным волосам, шептал успокаивающие слова, чувствуя, как дрожит её тело. Через несколько минут рыдания стихли, сменившись тихими всхлипами. Я поднялся на ноги, подхватив девушку на руки. Она не сопротивлялась, обвив руками мою шею и спрятав лицо у меня на плече.
Я подошёл к князю и осторожно передал ему дочь. Дмитрий Валерьянович удивлённо принял Василису, инстинктивно прижав к себе. Наши взгляды встретились, и архимагистр медленно кивнул мне — как мужчина мужчине, признавая мою заботу о его дочери.
— Нам стоит продолжить беседу после того, как вы позаботитесь о дочери, теле жены и захваченном после, — произнёс я негромко. — Я буду у себя в комнате. И у меня есть идея, как можно использовать сложившуюся ситуацию во вред врагам Московского Бастиона.
Дмитрий вновь кивнул — на этот раз безэмоционально, всё ещё переваривая случившееся. Мы вышли из малой приёмной. На шум заклинаний уже бежали люди — стражники, слуги, придворные, однако правитель Москвы закрыл за нами дверь в комнату, ставшей ареной для семейной трагедии, и велел охране никого туда не пускать.
Я же направился к себе в комнату, сопровождаемый парой дюжих молодцев, оставив Голицыных разбираться с последствиями.
В своих покоях я налил себе вина из графина на столике и опустился в кресло у погасшего камина. Ситуация складывалась… интересная. И опасная одновременно.
Моё собственное положение оказалось шатким. Да, я помог разоблачить заговорщиков, но князь наверняка задастся вопросом — как именно я допросил Ладыженского? Обычный маркграф не смог бы заставить влюблённого юнца выдать свою госпожу. Указать на сломанную руку? Возможно… Если Голицын всё же заподозрит истинную природу моих способностей, последствия могут быть непредсказуемыми.