Даже самые приличные из них, как князь Оболенский, бездействуют, пока их ставленники творят зло. Сила, данная им для защиты слабых, обратилась в инструмент угнетения. Магический дар, который мог бы приносить пользу всем, стал разменной монетой в их бесконечных играх и борьбе за власть.
За крепкими стенами городов они пируют, пока Бездушные уничтожают деревни. Предпочитают искать выгоду там, где следовало бы проявить милосердие. Пограничье для них — не место, требующее защиты, а всего лишь буфер, отделяющий их от опасностей внешнего мира.
В моём понимании, настоящий правитель — это пастух своего народа. Его главная задача — обеспечить людям спокойную, сытую жизнь, дать им возможность растить детей без страха за завтрашний день. Простые люди добровольно отдают часть своей свободы, взамен получая защиту и справедливость. А долг государя — хранить этот договор как святыню, быть готовым пожертвовать собой ради своих подданных.
Власть — не право брать, а обязанность давать. Не привилегия, а бремя. Не праздник, а тяжкий труд. Каждое решение правителя влияет на тысячи судеб, и эту ответственность нельзя перекладывать на других.
Я грустно усмехнулся, вспоминая своё прошлое. Разве не за эти идеалы я сражался, объединяя разрозненные племена в единую империю? Разве не этому учил своих детей и полководцев? Видимо, в этом мире подобный урок не прошёл сквозь века. Или, возможно, таков естественный ход вещей — власть развращает, а история движется по спирали.
И всё же я оказался здесь не просто так. Возможно, сама судьба даровала мне второй шанс — исправить то, что пошло не так. И я намеревался использовать его сполна.
— О чём задумался? — прервал мои размышления голос Василисы с пассажирского сиденья.
Я бросил короткий взгляд на неё — геомантка наблюдала за мной с лёгкой улыбкой, склонив голову набок. Её проницательность всегда меня удивляла.
— О том, как прогнила нынешняя знать, — честно ответил я. — И как далеко они отошли от истинного предназначения правителей.
— А каково это предназначение? — заинтересовалась Полина с заднего сиденья.
— Защищать свой народ, — произнёс я, не задумываясь. — Обеспечивать мир и процветание тем, кто доверил тебе власть. Быть щитом, а не ярмом.
— Высокопарно, но верно, — подал голос Александр. — Хотя мне кажется, что власть всегда развращает. Может, всё дело в природе человека?
— Нет, — возразил я. — Дело в том, что многие забывают простую истину: с властью приходит не только могущество, но и ответственность. Ты не можешь пользоваться одним, отрицая другое.
— Поэтому ты столько делаешь для Угрюмихи? — с интересом спросила Голицына.
— Конечно, — подтвердил я. — Я отвечаю за каждого жителя деревни. Они мои люди, а я их воевода.
— Странно слышать такое от аристократа, — хмыкнул Александр, но без прежнего раздражения, скорее с задумчивостью. — Большинство дворян считают простолюдинов чем-то вроде мебели.
— Я не большинство, — улыбнулся я, глядя на дорогу. — И ты сам скоро убедишься, что Угрюмиха сильно отличается от того, к чему ты привык.
— Как будто у меня был выбор… — упрямо заметил алхимик.
Я покачал головой, не отрывая взгляда от дороги:
— Выбор есть всегда, Александр. Иногда он просто лежит между плохим и худшим, но он есть. Ты мог остаться в Муроме, спрятаться, затаиться и рискнуть стать следующей жертвой Терехова. Мог уехать в другой город, мог даже попытаться покинуть Содружество, — я бросил на него короткий взгляд через зеркало заднего вида. — Ты выбрал поехать с нами, и это был целиком твой выбор. Прими за него ответственность, как мужчина, вместо того чтобы жаловаться, что тебе его навязали.
Зарецкий нахмурился, явно не ожидая такого ответа.
— И запомни кое-что, — добавил я твёрже. — Никогда не ставь себя в положение жертвы. Как только ты начинаешь считать себя жертвой обстоятельств, ты перестаёшь действовать и начинаешь лишь реагировать. Перестаёшь принимать решения и начинаешь оправдываться — перед другими и перед самим собой. В моей жизни я видел немало сильных людей, сломленных не обстоятельствами, а собственной верой в то, что они — безвольные жертвы судьбы. И видел тех, кто поднимался из пепла с одной лишь уверенностью, что они — хозяева своей судьбы, несмотря ни на что.
Зарецкий выглядел удивлённым такой откровенностью. Он открыл рот, явно собираясь возразить, но потом передумал и просто отвернулся к окну. По его лицу было видно, что слова задели парня за живое — он явно не привык к такой манере разговора.
— Ты всегда так… прямолинеен? — наконец спросил он с нотками уважения в голосе.