Либаний: Благодарение небесам за то, что я избавлен хотя бы от этого!
Приск: Юлиан послал Алипия в Иерусалим отстраивать иудейский храм. Местным властям было предписано оказывать ему всяческое содействие, и с помощью наместника дело сдвинулось с места. Иерусалимские иудеи с радостью согласились собрать необходимые средства. И тут произошло знаменитое "чудо". Однажды утром среди развалин запылали огненные шары. Внезапно налетевший северный ветер стал их перекатывать, и напуганные строители в ужасе разбежались. На том все и кончилось. Позднее Алипий обнаружил, что галилеяне расставили в развалинах храма сосуды с петролеумом таким образом, что стоило зажечь один, и пламя перекидывалось на другие, так что казалось, будто вокруг мечутся огненные демоны.
Правда, они не рассчитывали на северный ветер. Не исключено, что этот ветер послал Иисус, обеспокоенный за свою репутацию пророка. Я думаю, однако, что это скорее всего простое совпадение. Стройку хотели возобновить весной, но к тому времени было уже поздно.
Юлиан Август
На заре следующего дня, 22 октября, возле святилища, построенного Галлом, собралась тысячная толпа галилеян, чтобы вынести останки покойного Вавилы. Они подстроили это таким образом, чтобы я, возвращаясь в город, увидел их шествие.
Галилеяне - мужчины и женщины - в траурной одежде чинно сопровождали каменную раку с останками преступника. Никто из них не поднял на меня глаз, но они распевали заунывные гимны с такими, например, словами: "Прокляты те, кто поклоняется кумирам и падает ниц перед идолами" - явный намек на меня. Я пришпорил коня и вместе со свитой поскакал мимо во весь опор. Поднятое нами облако пыли несколько поумерило рвение певцов, и я вернулся в Антиохию в наилучшем расположении духа.
На следующий день я узнал, что произошло тем вечером. С этой вестью мои приближенные решили послать ко мне дядю - остальные боялись.
- Август, - произнес дядя срывающимся от волнения голосом. Я пригласил его сесть, но он остался стоять; было видно, что он дрожит.
Я отложил письмо, которое читал:
- Ты совсем болен, дядюшка. Тебе следует обратиться к Оривасию.
- Храм Аполлона…
- У него есть персидское снадобье, которое излечивает лихорадку за одну ночь.
- …сожгли.
Я умолк. Подобно большинству говорунов, я давно научился слышать то, что говорят другие, даже если мой голос заглушает их слова.
- Сожгли? Галилеяне?
Дядя потерянно махнул рукой:
- Этого никто не знает. Пожар начался незадолго до полуночи. Здание сгорело дотла.
- А статуя Аполлона?
- Погибла. Они утверждают, что свершилось чудо.
Я взял себя в руки. Я давно заметил: гнев по пустякам ослепляет, но если причина его серьезна, он обостряет все чувства.
- Пришли мне их епископа, - спокойно сказал я, и дядя удалился.
Я долго сидел один, глядя, как кроваво-красное солнце опускается к горизонту. Я представил себя настоящим тираном, перед моим мысленным взором пронеслись картины одна ужаснее другой: улицы Антиохии, залитые кровью, лужи крови в аркадах и базиликах, пятна крови на стенах… Бить, крушить, резать! - как наслаждался я этими видениями! Но вот безумие прошло, и я вспомнил, что помимо меча у меня есть и другое оружие.
Епископ Мелетий славится тонкой иронией в александрийском стиле. Для галилейского прелата он отлично владеет греческим и у него настоящий дар ритора. Но в тот день он не успел и рта открыть, как я с грохотом ударил ладонью по столу. Этому трюку меня научил один жрец-этруск. Звук получается громоподобный, а нужно для этого всего лишь сложить ладонь ковшиком. Тот же этруск показывал мне, как голыми руками разбивать толстые доски, особым образом напрягая пальцы. Я хорошо усвоил первый фокус, но все еще не решился попробовать на практике второй, хотя у этруска это получалось очень эффектно и при этом безо всякого волшебства. От ужаса Мелетий онемел.
- Вы сожгли одну из величайших святынь мира!
- Август, поверь, мы не…
- Не издевайся надо мной! В день, когда останки твоего мерзкого предшественника переносят из Дафны в Антиохию, наш храм, стоявший семьсот лет, сгорает. Это что, совпадение?
- Август, я ничего об этом не слышал.
- Отлично! Мы делаем успехи: сначала было "мы", теперь уже "я". Что ж, епископ, тебе лично я готов верить. Будь это не так, твоя паства завтра же получила бы для поклонения охапку свеженьких косточек! - Его лицо непроизвольно задергалось, он хотел что-то сказать, но язык не повиновался. Вот как я узнал, что на моем месте ощущают тираны, и должен признаться: хотя ярость таит в себе опасность для души, она опьяняюща и прекрасна.