- Вот упрямая! - бросил мне раздосадованный Григорий. - Кроме того, будь это неправдой, Аристотель не написал бы об этом и нам бы сегодня не пришлось спорить, истинно это или нет.
- По-моему, это не вполне логично, - задумчиво протянула Макрина.
- Когда-нибудь ее отдадут под суд за безбожие. - Григорий попытался обратить свой проигрыш в шутку, но ему это не удалось. Макрина рассмеялась - какой это был приятный, тихий, незлобивый смех!
- Ну ладно. Самка ястреба откладывает яйца, будучи девственницей, согласна. Но при чем тут рождение Христа? Мария была женщиной, а не птицей, а у женщин зачатие происходит только одним способом. Не понимаю, что такого сокрушительного в ответе Василия кинику: то, что истинно для самки ястреба, не обязательно истинно в отношении Марии.
- Василий, - строго проговорил Григорий, - отвечал на довод киника, состоявший в том, что абсолютно все живые существа рождаются на свет от совокупления самца и самки. Ну, а если хотя бы одно живое существо рождается иным путем, - а именно это и имел в виду Василий, - тогда, может быть, и другие…
- Но разве "может быть" - это довод? Может быть, у меня сейчас вырастут крылья и я полечу в Рим (как бы мне этого хотелось!), но я не могу, а потому и не делаю этого.
- Людей с крыльями никогда не существовало, тогда как…
- А как же Дедал с Икаром? - храбро кинулась в бой Макрина, и спасло нас лишь появление Василия. Лицо Григория потемнело от злости, а девушка была сама не своя от удовольствия.
- Мы с Василием дружески поздоровались. Со времен нашей ранней юности он сильно изменился и стал красивым мужчиной, высоким и худощавым; в отличие от Григория, его волосы были коротко острижены.
- Постригся под епископа? - пошутил я. Василий дружелюбно улыбнулся и тихо ответил цитатой из Назарея: "Да минет меня чаша сия", однако, в отличие от плотника, он говорил искренне. Сегодня он живет именно так, как хотелось бы жить мне, - уединенно, избегая соблазнов, вся его жизнь посвящена книгам и молитве. Несмотря на веру, Василий вызывает у меня искреннее восхищение.
Услышав, что Василий назвал меня Юлианом, Макрина вдруг спросила:
- Кажется, в Афины должен прибыть двоюродный брат императора? Его тоже зовут Юлианом.
Василий удивленно взглянул на Григория, но тот знаком показал ему, что нужно держать язык за зубами.
- А ты знаешь принцепса Юлиана? - спросила меня Макрина.
- Знаю, но не очень хорошо, - кивнул я, повторив знаменитое изречение Солона.
Макрина тоже кивнула:
- Ну конечно, как же иначе? Ты жил вместе с ним в Пергаме. Близнецы часто его вспоминают.
Слова Макрины меня и смутили, и позабавили. Я никогда не подслушивал чужих разговоров, даже в детстве, и не потому, что считаю это постыдным, а просто оттого, что не желаю знать, что обо мне думают или, точнее, говорят - а это далеко не одно и то же. Все, что обо мне можно сказать плохого, я могу представить себе и сам, ибо люди таковы, какими другие их себе представляют. Вот почему наши репутации так часто и радикально меняются: меняемся не мы, а мнение о нас. К примеру, когда дела в государстве идут хорошо, императора любят, а если плохо - ненавидят. Мне нет нужды глядеть в зеркало, я даже слишком ясно вижу свое отражение в глазах приближенных.
Итак, меня смутило не столько то, что Макрина могла обо мне сказать, сколько то, что мне предстояло узнать о Василии и Григории. Меня бы нисколько не удивило, если бы оказалось, что они обо мне невысокого мнения. Образованные юноши, вышедшие из низов общества, обычно смотрят на ученые потуги принцепсов с явным пренебрежением. На их месте я поступал бы точно так же.
Реакция моих пергамских приятелей на слова Макрины была неодинаковой. Григорий проявил чрезвычайное беспокойство, лицо же Василия осталось непроницаемым.
Я попытался сменить тему и спросил, когда можно прийти к ее дяде, но она не отреагировала.
- Знакомство с Юлианом - их главный конек, - продолжала она. - Они готовы говорить о нем часами, главная тема их споров - насколько велики его шансы стать императором. Григорий убежден, что Юлиану это удастся, а Василий - что Констанций с ним разделается.
Хотя Василий уже понял, к чему клонит Макрина, он ничуть не испугался:
- Макрина, а ты уверена, что он не тайный осведомитель на службе у императора?
- Но ты же с ним знаком.
- Мало ли с кем мы бываем знакомы? Среди наших знакомых есть преступники, идолопоклонники, посланцы Сатаны…
- Где это видано, чтобы у осведомителя была такая бородка? Кроме того, какое мне дело? Я, во всяком случае, ничего не замышляю против государя. - Сверкая черными глазами, она повернулась ко мне. - Если ты и в самом деле осведомитель, запомни это хорошенько, ладно? Я боготворю нашего императора. Мне без него свет не мил. Всякий раз, когда я вижу этот божественный лик, запечатленный в мраморе, мне хочется разрыдаться и воскликнуть: совершенство, имя тебе - Констанций!