— У Его Императорского Величества сегодня так жарко…
И с каждым днем теперь становилось все жарче. Уже 16 августа Наполеон в специальном мемориале уточнил главную цель близящейся конфронтации («восстановление Польского королевства»), после чего приступил к концентрации Великой Армии в таких размерах, которых Европа в течение всей своей истории никогда не видела. Он заставил Пруссию и Австрию заключить союзные договора, собрал более полмиллиона солдат из разных стран и 9 мая 1812 года выступил из Парижа на восток — на войну.
Он не хотел ее. Война для него была ужасно неуместной. В Испании у французов все шло настолько паршиво, что хуже уже просто не могло быть. История продолжавшейся уже более четырех лет Испанской кампании была сборником немногочисленных успехов и бесчисленных поражений французских маршалов. Испания превратилась в воспаленную язву на теле Империи, и каждому было ясно, что только вмешательство самого «бога войны» во главе Великой Армии может склонить чашу весов в пользу французов. Только сам он опасался идти за Пиренеи, поскольку царь только этого и ожидал. Потому вначале ему нужно было разбить царя.
До самого последнего момента он пытался отвратить апокалиптическое столкновение. С помощью дипломатов, понятное дело, ибо это был раунд дипломатов. Еще в мае в последний раз он протянул руку к согласию — выслал в Вильно своего адъютанта, генерала графа Луи Марию Жака Нарбонна-Лару (1755–1813). Этот предполагаемый "левый" сын Людовика XV, экс-министр Людовика XVI, был классическим типом изысканного дворянина и придворного, эпигоном последних прекрасных дней Версаля. Царь принял Нарбонна 18 мая и сказал, что не уступит, что даже пойдет на конфронтацию, поскольку у него за спиной огромные пространства, в которых французы обязательно утонут. Свое упорство царь объяснял следующим образом:
— Вспоминаю, что говорил мне император Наполеон в Эрфурте. Что судьбы войны решает упорство. И вот теперь я даю ему понять, что хорошо усвоил уроки.
Только это было ложью. Упорство царя бралось из шести других источников:
Англия еще раз оплатила усилия Александра золотом.
Все российские сферы (понятное дело, высшие сферы) просто требовали этой войны. Если бы он отступил, Александру грозило бы "азиатское лекарственное средство".
Российский штаб возлагал большие надежды на план Барклая де Толли 1807 года, с которого стряхнули пыль (втягивание противника в бездну российских степей). Потому-то Барклая де Толли и назначили главнокомандующим.
Мирные переговоры с Турцией близились к завершению (мир был заключен в Бухаресте, чему не смогла помешать, несмотря на все усилия, французская разведка), что давало возможность снять силы с южного фронта.
Пруссия, хотя и отдала свой военный контингент Бонапарт, в тайне проинформировала Петербург, что войну станет только изображать.
То же самое сделала и Австрия!
Так оно и было. Хотя тесть Габсбург и дал зятю тридцать тысяч солдат, он закрыл глаза на козни собственных министров. Австрийцы колебались (дочь Австрии к этому времени уже родила наследника французского трона), но, в конце концов, поддались нажиму русских дипломатов и изменили Наполеону. Русские несколько месяцев атаковали их угрозами ("У нас общие цели. Если Россия падет, Австрия останется одна перед лицом могущества Наполеона, и уже никто и ничто ее не спасет!") и обещаниями (отдать Валахию, Молдавию и Сербию). Главными дипломатическими агентами Петербурга в этой интриге были Давид Алопеус и Павел Шувалов. Своей цели они достигли, и, благодаря этому, Александр выиграл австрийскую раздачу седьмого раунда, тем самым выровняв стрелку весов на первый взгляд принесшей пользу Наполеону матримониальной проверки. Женитьба на "австрийской матке" ничего Бонапарту не дала. Правда, если не считать Орленка, так ведь молокососов в армию не принимали.
В сумме: раунд закончился вничью. Наполеон совершил фатальную ошибку, не закончив перед конфронтацией с Россией испанских дел (с Испанией следовало заключить мир на каких угодно условиях или уйти из нее), в результате чего на восток он тащил сброд из всей Европы, в то время как за Пиренеями остались самые закаленные французские полки. Правда, этого сброда было более полумиллиона, а с резервами — и весь миллион! Эта — как ее называли — "Армия Европы" или "Армия всего мира" давала Бонапарту уверенность, что в восьмом раунде он победит. Его людям — тоже, в особенности же — дипломатам.
Александр в разговоре с Нарбонном сказал под конец, указывая пальцем Камчатку на карте: