Войну с мятежниками возглавил лично император. 13 апреля 989 г. у Авидоса, на берегу Дарданелл, произошла последняя битва. Сражение было упорным, обе стороны несли большие потери. Варда Фока решил пробиться к императору и убить его в поединке, но вдруг повернул назад, сошел с коня, лег на землю и умер. То ли магистра хватил удар, то ли он перед боем получил яд. Узнав о смерти начальника, восставшие прекратили бой и отступили. Во главе мятежа снова оказался Варда Склир, но Василий смог убедить его прекратить тратить силы державы в междоусобице, и Склир покорился, выговорив для себя и своих сторонников почетные условия сдачи.
Бурные перипетии царствования изменили и закалили характер императора, отличавшегося по молодости некоторым легкомыслием. Михаил Пселл, родившийся через сорок с небольшим лет после воцарения Болгаробойцы и еще заставший в живых многих его сановников, писал о нем: «Большинству моих современников, видевших Василия, царь представлялся человеком угрюмым, грубого нрава, вспыльчивым и упрямым, в жизни скромным и вовсе чуждым роскоши. Но из сочинений историков, писавших о нем, я узнал, что поначалу он не был таким и от распущенности и изнеженности перешел к строгости под влиянием внешних обстоятельств, которые как бы укрепили его нрав, сделали сильным слабое, твердым мягкое и изменили весь образ его жизни. Если в первое время он без стеснения бражничал, часто предавался любовным утехам… уделом своим считал… отдых… то с тех пор, как знаменитый Склир начал домогаться царской власти… Василий на всех парусах пустился прочь от изнеженной жизни…» [53, с. 7] Единолично возглавив государство после 985 г. (отставка Василия Нофа), император «…стал воздерживаться от всякой распущенности, отказался от украшений, не носил ни ожерелий на шее, ни тиары на голове, ни роскошных, отороченных пурпуром платьев…» (Пселл, [53, с. 12])
Внешностью автократор обладал яркой и внушительной: «Пешего Василия еще можно было с чем-то сопоставить, но, сидя на коне, он представлял собой ни с чем не сравнимое зрелище; его чеканная фигура возвышалась в седле, будто статуя, вылепленная искусным ваятелем… к старости щеки его густо поросли бородой, так что казалось, что растет она повсюду» (Пселл, [53, с. 17]).
«Он всегда проявлял небрежение к подданным и, по правде говоря, утверждал свою власть скорее страхом, чем милостью. Став же старше и набравшись опыта во всех делах, и вовсе перестал нуждаться в мудрых людях, сам принимал все решения, сам распоряжался войском, гражданскими делами, управлял не по писанным законам, а по неписанным установлениям своей необыкновенно одаренной от природы души. Потому-то он и не обращал никакого внимания на ученых людей, но совершенно пренебрегал [ими]… приходится лишь удивляться, как при таком презрении царя к научным занятиям появилось немало философов и риторов… Говорил он скорей как деревенщина, нежели человек образованный. Смеялся он раскатисто, сотрясаясь всем телом… Подвигнуть его на какое-то дело было нелегко, но и от решений своих отказываться он не любил, поэтому к тем, кому благоволил, Василий без крайней нужды не менял отношения, но и нескоро прощал навлекших на себя его гнев, и были для него собственные мнения судом окончательным и божественным…» (Пселл, [53, с. 14–17]). Василий II обладал большим влиянием даже среди врагов, и нередко лишь весть о прибытии автократора к месту военных действий устрашала неприятеля и приводила к скорому миру. Он был неприхотливым и суровым солдатом, в походах «выносил зимнюю стужу и летний зной, томясь жаждой, не сразу бросался к источнику, и был воистину тверд как кремень и стоек ко всем телесным лишениям»… Из-за своей осторожности не любил и старался избегать крупных сражений, «поэтому и занимался большей частью тем, что располагал в засаде отряды, сооружал осадные машины, издали обстреливал неприятеля и наставлял боевому искусству легковооруженных воинов. Однако, вступая в сражение, Василий сжимал ряды по правилам тактики, как бы обносил армию стеной, смыкал войско с конницей, конницу с отрядами [легкой пехоты], а отряды — с [тяжеловооруженными] гоплитами и никому ни в коем случае не позволял выходить из рядов и нарушать строй… Когда же воины выказывали недовольство строгим надзором и в лицо оскорбляли царя, он спокойно переносил их насмешки и благодушно отвечал: «Иначе нам никогда не кончить войны»… Если говорить правду, он на войне проявлял больше коварства, а во время мира — царственности…» [там же]