-А что? Мне тридцать пять лет, отец немногим старше уже директором стал. А я?
-А тебе мстить нельзя! Нет, в тюрьму тебя не посадят, в какую-нибудь элитную психушку за твой счет, разумеется.
-Семен! У тебя, что ли лучше? Куда свою карьеру направишь? – поморщился Сергей Кошкин – А ты, племянничек, дальше зажигать планируешь? – вспомнил, наконец, он про свое родство с Саввой Велиховским – Что ты там у Печенега говорил?
-Он на райские острова сбежит, его не посадят! – опять влез Семен.
-Какие острова? Я там вообще растолстею, здесь я хоть бегаю по ночам, а там что? Да и денег нет на острова.
-Значит и тебе на завод трудиться! Слышь, Григорий, ты ему просто так не плати, пусть вкалывает до седьмого пота. Я не собираюсь его вечно на своей машине возить. Худей и ходи пешком!
-Да, конечно – кивнул миллионер.
-Чего конечно? Я в Питер вернусь! У вас даже такси нет, и доставки продуктов тоже нет. Никаких условий для жизни!
-Отсидишь и обрадуешься здешним условиям до задницы!
-Чего?!
-А ты как думал? И вообще, вы что не просекаете? Нас всех посадят! После разоблачения нашего, добровольного.
-Зачем нам разоблачаться? Мы не придурки! – не понимал семеновской логики питерский банкир.
-Нет, он прав! Ружье должно выстрелить – задумчиво констатировал Григорий Ковригин.
-Очнись, миллионер! Кого жмурить собрался? Я не придурок! Зачем мне в тюрьму? – потерял всякое уважение к большим деньгам Савва Велиховский.
-Я про Чехова – пояснил Григорий.
-Да хоть про Достоевского! Не сяду я!
-А кто тебя спросит? Когда дело шьют, согласия не спрашивают! – обреченно развлекался Семен.
-Хватит! Я все начал, я и закончу! – опрокинул стопку Сергей Кошкин.
-Ага! Закончишь. Все только начинается!
Продолжение разборок, криков и недоразумений последовало часа через два в отделении полиции, но не Заводского района Кулешей, где в отношении Семена Павловича Талаша был составлен административный протокол в связи с пьянством за рулем. После совершения необходимых процессуальных действий, в том числе установления личностей водителя и его пассажиров, Семена заперли в обезьянник, а всех остальных вытолкали на улицу с криками о том, что грешно жадничать на таких деньгах, в конце концов Ковригин не обеднел бы от найма трезвого водителя, и почему из-за его миллионерских выкрутасов обычные полицейские должны работу терять! Правоохранители были искренне возмущены и потребовали от пьяной компании развлекаться в родном районе Кулешей, не залезая на их территорию.
Поэтому Сергей Кошкин появился у подъезда своего дома только в четвертом часу утра. Примостившись на деревянной лавочке, главный кулешовский пассионарий замер в нерешительности: что же делать дальше? Нет, думы его были не о судьбе России и родного города, не о всеобъемлющем и всепроникающем мщении за социальное и всякое другое неравенство в мире. Он категорически отказывался быть повивальной бабкой истории, в смысле кокать и жмурить кого-то рядом, подальше и наверху он не хотел, а без насилия эту кашу быстро не сваришь! Так что Сергей твердо решил – пора выходить на работу.
Но Людмила! Что будет у них с Людмилой? Как он мог допустить такое, что слабая женщина развязала войну со всем миром, лишь бы спасти его, больного дурака?! Как он мог ничего не замечать, кроме своих страданий?! Ведь она ничем не попрекнула, не уколола, пока он сидел на диване и мстил потом в городе! Разлюбила! За что его любить?! Только не это. К черту весь мир! К черту всю несправедливость! Он не сможет жить без ее любви. Только не это!
Сергей сидел на скамейке и отчаянно трусил подняться к Людмиле. Он готов был вымаливать пощаду, он готов был на все, только бы любила, только бы простила! А весь мир подождет!
Из-за штор окна второго этажа на Сергея смотрела Людмила, шмыгая распухшим от слез носом, она тоже боялась все потерять – зачем это все без любви? Вдруг, он ее не простит? Что делать?
Нет, больше нет сил терпеть неизвестность! Пан или пропал! Сергей и Людмила ринулись друг к другу.
-Прости! Я не могу без тебя! Я дурак!
-Прости! Я боялась за тебя, я и сейчас боюсь! Я люблю тебя, люблю даже больше, чем раньше. Не оставляй меня, я не могу без тебя!