Небольшая горстка людей одиноко и неловко окружила гроб, не решаясь отправить в последний путь Александра Петровича Ковригина – все ждали и высматривали его сына. А Григорий прятался за углом соседнего здания, отчаиваясь и бунтуя против всего мира, грубо и навсегда вырывающего у него отца:
-Не отдам! Не отдам!
-Прости – ответил мир - Но волшебники живут только в детстве. Вам пора…
-Пора! – эхом откликнулся Мирон Рига – Садимся все! Едем.
-Гриша! – обняла за мокрые плечи подбежавшего Ковригина-младшего Изольда Львовна и понимающе прошептала – Так надо, мой мальчик. И мы сделаем все, как надо!
Все так и прошло – чинно, достойно и неторопливо – отпевание, кладбище и прощальный обед. Провожающие были внимательны и вежливы к друг другу, а еще молчаливы – никого из них не требовалось убеждать в том, каким хорошим человеком был Александр Ковригин; поэтому пространных речей не произносили, и горе было общим.
Густые сумерки незаметно спустились на московские улицы, зажигая в окнах домов светящиеся огоньки. Все разошлись и за большим круглым столом остались трое – Григорий, Мирон Сергеевич и Изольда Львовна, усталые, опустошенные горем и долгим днем, они не знали о чем говорить. Наконец Мирон Сергеевич решился:
-Надо жить дальше… тебе, Григорий, придется поехать в Кулеши. Там, в своем кабинете отец оставил тебе письмо, прочтешь и все решишь.
-Почему в Кулеши? А не здесь?
-Потому, что ты только между Москвой и Францией курсируешь. А в России когда был? Вот и съездишь!
-А как же девять дней? – встрепенулась Изольда Львовна.
- В Кулешах проведешь, там его друзья и там его дело. Вместе поедем! А сейчас спать…
Григорий все сидел и сидел за пустым столом, не в силах шевельнуться – уже Мирон Сергеевич собрался уезжать домой, Изольда Львовна, всхлипывая и постанывая, пошла его провожать. Наконец, наследник ковригинских миллионов решился отправиться в свою комнату, но странный разговор в прихожей прервал монотонные и унылые движения его усталого тела.
-Как есть, так и написал! Ему уже тридцать пять, надо за ум браться. Не понравится – уедет в свою Францию. В любом случае – ему выбирать и решать!
-Да это понятно! Но ты помоги, Мирон. Это по паспорту ему тридцать пять, а по жизни…
-Саня всегда за него трясся, а как Линда умерла, так и вовсе. Ему двенадцать лет тогда было, но сейчас уже пора взрослеть!
-Саша с Линдой, мой Сергей и твоя Яна - они все ушли. Ты не устал жить, Мирон? И для чего нам жить?
-Ты сильная, Изо! Жизнь больше, огромней наших принципов и идеалов! И кто сказал, что все кончено? Ты нужна Григорию и мне, а смерть никого не минует! Так что завтра едем! Думаю, нас ждет еще очень много интересного, скучать не придется.
-Может, ты и прав. Но я никак не могу себе простить глупой гордости! Чего я ждала? Сергей уже двадцать лет в могиле, да он меня не осудил бы! Вот я одна и осталась.
-Ну, Саня ангелом не был, и не замер он в целомудренном ожидании тебя эти двадцать лет! Он любил жизнь и умирать не хотел! Но с трауром ты, конечно, перемудрила. Ладно, Изо, что было, то прошло, я заеду за вами завтра.
Сил и желания понять смысл этого странного разговора у Григория не было, он рухнул в свою постель и проспал крепко, без сновидений всю оставшуюся ночь. А завтра – в Кулеши!
Раннее утро разбудило спящий город, легкий свежий ветерок кинулся тормошить его пустые улицы и скверы, разбрасывая повсюду охапки тополиного пуха, пока еще прохладный атмосферный воздух готовился держать удар от перепада ночных и дневных температур, обычных в условиях континентального климата России. Кулеши сладко потягивались, зевали и нехотя дозволяли обитателям своих многоэтажных и частных домов снова приступить к такому нужному обществу и государству времяпрепровождению, как общественно полезный труд – работа в просторечье, но почему-то такому малооплачиваемому!
Ну что же, уважаемые читатели, девятое июня две тысячи девятнадцатого года наступило, и почти все герои нашей истории соберутся в этот день в Кулешах, чтобы развлечься, задуматься и погрустить вместе с нами. А вы знаете, я всегда считала - в России может случиться все, что угодно и бесполезно высматривать булгаковский кирпич перед выходом из дома, масло уже пролито!