-Так вы сначала скажите! Кто их покрывает? Что они, в пустоте художествами занимаются, что ли? В шесть утра они слона резали, тьфу, Администрацию с фонтаном красили, а где свидетели? Мы же не оккупанты, не фрицы! Мы полиция! Российская полиция!
-Значит, мстители пользуются поддержкой народа?
-Конечно! Кто яйца пуляет в чиновников? Народ и пуляет.
-А полиция что делать будет?
-Мы всегда с народом! – воодушевился Айдар и добавил – И вообще, Крым наш! С праздником независимости, россияне! С наступающим!
Затем Валиев энергичным шагом, пока телевизионщики не опомнились, быстро покинул двор с фонтаном. Не подумайте, он не испугался – просто вспомнил, что ему надо срочно оформить административные наказания поселковским драчунам, чтобы заставить этих гремлинов убрать свой мусор с калинковской дороги. Только Крым здесь причем, Валиев?
Озадаченным корреспондентам также некогда было ломать голову над странным поведением кулешовской полиции, они добросовестно все засняли на камеру и рванули вслед машинам с Григорием Ковригиным, Мироном Ригой и охраной выполнять редакционное задание по освещению визита нового хозяина на свой завод.
Эрих Михайлович Лайбе управлял Кулешовским металлургическим заводом уже почти пять лет. Родом он был с Латвии, где тридцать лет проработал на Лиепайском металлургическом заводе, последовательно пройдя путь от цехового мастера до заместителя главного инженера завода. Осенью две тысячи тринадцатого года после объявления банкротства предприятия он перебрался на Донецкий металлургический завод, откуда его пригласил к себе давний знакомый Александр Петрович Ковригин. Нет, друзьями они не стали, но Ковригин очень ценил Лайбе за его педантичность и добросовестность, всегда корректно и уважительно общаясь с ним на уровне хозяин-работник. Да, уважаемые читатели, Александру Ковригину пришлось отступить от своих убеждений и стать-таки настоящим хозяином своего завода, но произошло это не сразу и нелегко!
-Добрый день! Прошу, присаживайтесь! Примите мои соболезнования, Григорий Александрович и вы, Мирон Сергеевич – мягкий акцент и неторопливая, плавная речь до сих пор выдавали в Лайбе его балтийские корни – Вы не против знакомства с заводскими работниками? Или отложим?
-Пожалуй, отложим – согласился Рига – Григорию в кабинет отца надо.
-Сейчас откроют и проводят. Светлана! – позвал секретаря Лайбе.
Мирон Сергеевич, удобно устроившись в большом кресле, пытливо всматривался в собеседника:
-Ну что, Эрих Михайлович, в прятки играть не будем? Какие твои планы?
-А ваши? – осторожничал Лайбе.
-Выстоять! Я прямо говорю – ты нам нужен. Если дело в деньгах, называй сумму!
-Деньги – это … хорошо. Но их мне уже предложили.
-Понятно! Тогда что? Ну, не тяни, ты же меня знаешь!
-Мне нужны две вещи – отбросил деликатность Лайбе, и сразу заговорил быстро, без акцента – Пост директора еще на пять лет с настоящими полномочиями и долю в акционерном капитале.
-Ясно! Насчет поста согласен, а вот про долю – ее тебе никто дарить не будет, заплатишь сполна. Отсрочить оплату можно с учетом финансовых результатов завода, но закладывать долю мы тебе не позволим. И это все! Вот и подумай, сколько откусить сможешь? Но Григорий должен контролировать свой актив.
-Я думаю, мы договоримся – довольный улыбался Лайбе.
-Мы да! А стервятники?
-Есть у меня предложения, обсудим.
Собеседники погрузились в обсуждение сложных финансовых вопросов, а что же Григорий?
Он стоял посреди отцовского кабинета и не знал, что ему делать. Большая квадратная комната с двумя высокими занавешанными окнами напоминала ему сумрачное таинственное царство, где, сколько Григорий себя помнил, пропадал его отец. Он всегда работал – здесь в Кулешах и потом в Москве, даже когда заболела мама, эта чертова работа не закончилась, даже на следующий день после ее похорон Григорий опять услышал: «Я на работе, когда освобожусь, мы поговорим».
«Что же такого важного вершилось здесь?» - недоумевал Григорий. Конечно, он понимал, что его собственное благополучие напрямую зависит от завода. Но зачем продолжать тратить львиную долю своей жизни на этого бездушного монстра, когда все условия безбедного существования твоим близким уже созданы? Почему отец продолжал выбирать монстра, но не своего сына?