-Хреново звучит – поморщился Ковригин, но выпил.
-Привыкнешь! – философски откликнулся Печенег.
Итак, Максим Семенович Печенкин обнародовал свой первый либеральный закон – «Ура! Школа закончилась! Да здравствует взрослая жизнь для всех! И никаких поддавков!» Для всех, и для Александра Ковригина и его верного друга Мирона Риги тоже.
В добрый путь, мушкетеры!
Конечно, Александр Ковригин вернул себе завод, не было тут особых проблем. Сергей Кривицкий, сидя в министерстве в Москве, заранее все просчитал исходя из текущего положения и перспективных планов рыночного российского правительства, в т. ч. и по пресловутым залоговым аукционам, и заграничные контакты на предмет получения крупного займа он тоже успел подготовить. Все сделал Сергей для друзей, успел до своей гибели, и заводчане акциями подсобили. Я думаю, как много могли бы сделать такие специалисты, как Кривицкий, для развития рыночной экономики у нас, ведь их даже в крупнейших корпорациях мира по пальцам считать можно, и честь у них была, и совесть. Прав был Печенег – побрезговала тогда новая Россия совковым наследством, побежала попрошайничать на Запад, слезно моля научить нас дикарей уму-разуму. Вот и получилось то, что получилось, не на что жаловаться.
Новая жизнь началась у завода. Сколько их уже было этих жизней – в тридцатые с того собрания партячейки во главе с Демьяном Курицыным; в сорок первом году с директором Арсением Сергеевичем Калинкиным, отцом одноклассника Виктора, старшего брата Печенега. В сорок пятом году с фронтовиками, вернувшимися с войны, и с вдовами и сиротами не вернувшихся мужей и отцов. В восьмидесятые годы с молодым директором Александром Петровичем Ковригиным, активно модернизирующим цеха и отношения на заводе в духе социалистической демократии и перестройки, про Веринева лучше не вспоминать – смыло их как пену и все. И опять вставать с колен, опять восстанавливаться и расти.
У завода все получилось, вернее у людей, работавших на нем. Кулешовцы тепло вспоминают то время – ощущение сопричастности и важности общего дела объединило старых и вернуло многих уехавших на заработки заводчан. КМЗ снова приобрел мужское лицо, как в цеховых, так и управленческих своих сегментах, что, заметьте, всегда очень ярко сигналит о неплохом положении любого предприятия в России. Завод выжил и дал выжить своему городу, но так произошло не везде в России.
Мушкетеры не были столь наивны полагать, что им удастся спрятаться в укромную норку от сумасшедшего внешнего мира, они просто надеялись дождаться лучших времен:
-Какие еще партии? О чем ты, Саня? Это все один дурдом.
-Мы не проживем в маленькой коробочке. Я уже согласен терпеть их воровство, но страну надо собирать! Ты про партию промышленников слышал?
-Промышленников? Это ты про тех, кто заводы разоряет подчистую и вывозит все заграницу? Жулики, значит, так сейчас делятся? Кто с деревни все тащит, те аграрии, а эти с промышленности, а еще нефтяники, ученые, культурные деятели. Все чесом занимаются! Торгаши!
-Да что делать нам? Так и будем латать и подкрашивать оборудование? Заборчиком деревянным отгородимся? Союз когда сгинул? А мы все те же и с тем же. В отсталое болото превращаемся. Нам столько всего надо и не только денег! Нам Москва нужна!
-В политику пойдешь? Сожрут! Вот тут пощады точно не жди.
-Нет, но, если Москва не проснется, мы все сгинем. Свою армию, деньги и границы не заведешь.
-Эх! Серега бы нам быстро все по полочкам разложил, у него просто нюх был на такие вещи. А кстати, как у тебя с Изольдой? Янка от любопытства вся извелась, а спросить стесняется.
-Не понимаю! Она мне уже второй раз отказала. Ну чем я не подхожу? Не кривой, не больной и с Гришей она ладит. Что мне на карете приехать, что ли?
-Не понимаешь? А ты подумай! Как твою последнюю звали? Или она уже предпоследняя?
-Мы взрослые люди, вот женюсь, тогда и все… может быть. Постараюсь. Чего лыбишься?!
-Да так. Старайся, Санечка, Изольда гордая, сам знаешь.
-Как их понять, этих женщин! Ну чем я ей не подхожу?! Сказала бы!
Мир как-то не так повернулся и все изменилось. Александр Петрович Ковригин, однолюб и верный муж, стал активным ценителем женской красоты, хотя, по правде говоря, пассивным ценителем – всегда лишь откликаясь на женские призывы. Избранниц своих Ковригин не обижал, не обижал ни эмоционально, ни телесно, ни материально, просто призывов было много, а как откажешь, еще обидятся. Но жениться он хотел на Изольде, семью хотел и мать для Григория.