И народ перед мэрией тоже продолжил горячо обсуждать происходящее, увидев, что слово журики было исправлено на - жулики. Все сразу облегченно вздохнули, решив, что обошлось - Царапкин и Пуссик живы-здоровы, а то, что они воры и взяточники, так ведь за это не убивают!
В общем, жизнь продолжается, а мелкие неприятности пройдут сами собой, уступив место новым.
Глава 27. Любовь одна виновата.
-Не могу больше! Ему плохо, очень плохо! Сема, что мне делать?! Я люблю его!
-Тише, сестренка! Успокойся, я все понимаю. Я говорил с ним, но он ничего не слышит. Нужно как-то ему по башке дать, чтобы очухался! А как?
-Он хороший, самый лучший! Почему? Ну, почему все так?
-Горе от ума это. Другие водкой ум заливают, а на него не действует, выворачивает и все. Ты, думаешь, вокруг шибко много довольных этой жизнью? Ха!
-Но они живут! А Сергей нет. Может, нам уехать куда-нибудь?
-Куда? Бабло заколачивать? Плевать ему на деньги!
-Ты же работаешь, карьеру хочешь делать! Поговори с Сергеем!
-О чем поговорить? Думаешь, мне самому не тошно?! Еще как тошно и страшно к тому же. Боюсь за детей, за Машку! И не верю я никому! Ни телевизору, ни властям! Этот страх и держит, а у Сергея его не осталось. Мы все терпим и боимся – конкуренция называется, он уже нет.
-Что нам делать, Семен?
-Я сегодня видел, как Печенег ругался с поселковцами. Кричал им, что они в ж…пе и никогда оттуда не вылезут, что свобода – это их совесть, а не жрачка до отвала. Что жить лучше можно только всем вместе. Это они насчет свалки за калинковской дорогой сцепились. Там такая вонь!
-О чем ты?
-Давай сходим к Печенегу в гости. Он умный, а еще он тоже как Сергей не боится.
-Давай! Сегодня же пойдем, ладно? Иначе я не выдержу!
-Не плачь, сестренка! Ты справишься, я помогу.
Вот мы и подбираемся к истокам кулешовского мщения, но до мстительного устья даже в настоящем 2019 году пока далеко - все еще впереди! Хотя, как сказал бы Эдуард Михайлович Лайбе: «Димидиум факти, кви цэпит, фацит!», что означает в вольном переводе Михаила Булгакова – Аннушка уже разлила масло, прощайтесь с головой!
Эх! Не продвинуты провинциальные россияне в мировых трендах современной психиатрии – могли бы глотнуть горсть таблеток и вперед работать на благо владельцев заводов, газет, пароходов. Так нет же, им смысл жизни подавай! Бедный Николай Гаврилович не успокоится никогда, судьба у него такая.
-Мы, наверное, не вовремя?
-Проходите к столу! Я гостям всегда рад. Садись, Людмила, давай чай попьем и поговорим, что плохо тебе я и сам вижу. Проходи, Семен.
Давно Людмиле Кошкиной не было так тепло и безопасно, как в старом пятистенном бревенчатом доме Печенега. Сидя под круглым абажуром за большим столом с отремонтированной еще тридцать лет назад ножкой, она смогла без слез и отчаяния поговорить о своем единственном, любимом и страдающим муже. Нет, Печенег не обладал той безграничной и абсолютной эмпатией, какая была у Линды Ковригиной, думаю, она не присуща большинству россиян. Вряд ли мы когда-нибудь сможем приблизиться к подобной европейской толерантности – наше сочувствие всегда эмоционально, деятельно и всегда оценочно с моральной точки зрения. Не получается у нас просто сочувствовать всему без разбора! Потому как одним сочувствием мы не обходимся – надо же помочь восстановить попранную справедливость, а не просто посочувствовать и пойти потом спать с чувством выполненного долга. Что это означает? Что вор должен сидеть в тюрьме, хоть ты тресни! Даже союз рухнул из-за чувства справедливости своих граждан!
-Я не знаю, что делать! Я люблю его! Помогите мне, дядя Максим!
-Он ничего и никого не слушает! Сидит на диване и грызет себя изнутри. Даже пить не может – рвет его и все! А глаза как у больной собаки. Может, посоветуете что-то, Максим Семенович?
-Он жить не хочет! А я без него не смогу! Дядя Максим, помогите!
-Нет, он нормальный, не псих. Достало просто его все! И меня достало и всех! Но его предел раньше наступил. Хрень сплошная, а не жизнь! Вот мы к вам и пришли.