Ощущение, как в детстве, в дедовской бане, когда он, выходя, подкидывал последнюю порцию дров, а ты, мелкий, пытался высидеть хотя бы минуту, доказывая, что уже мужик.
Катя ведёт машину на чистом инстинкте. Её руки в пожарных крагах намертво вцепились в руль. Подозреваю, она не столько видит дорогу, сколько чувствует её магией, уплотняя пузырящуюся битумом грунтовку прямо перед колесами.
И тем не менее, несмотря ни на что, мы едем. Я сам не верю в то, что это возможно, но стрелка спидометра держится за отметкой «шестьдесят». Мы мчимся сквозь ад, и, судя по неясным силуэтам фар сзади, колонна всё ещё держится за нами.
Понимаю, что всё это время с заднего сиденья доносится пронзительный, на одной ноте, крик младенца. Это плохо, очень плохо. Он надышится этой дрянью. Сквозь гул я слышу обрывок фразы Воронова, который, перекрикивая рёв, орёт женщине, чтобы дала ребёнку грудь. Крик затихает.
Капитан, сидящий сзади, за моим сиденьем, прижимается к полу, но время от времени осторожно выглядывает между сиденьями, прикрыв лицо рукавом куртки. Он выкрикивает в рацию короткие команды, которые я не могу разобрать. Я вижу лишь результат — оранжевая в свете пламени пена ложится на дорогу в считанных метрах перед пикапом. Мне приходится держать отдельный, маленький щит прямо перед лобовым стеклом, отсекая брызги. Если хоть капля этой холодной смеси попадёт на раскаленное стекло, оно разлетится вдребезги.
— Четыре с половиной минуты! — крик Воронова пробивается сквозь гул. — Пять… Пена кончается!
Катя издает сдавленный стон. Я вижу, как её руки начинают дрожать. Явно её силы на исходе. А ведь теперь всё зависит от неё. Наплевав на конспирацию, я протискиваю руку ей под воротник тяжелого ватника и начинаю делиться скудными запасами энергии. Она бросает на меня короткий, нечитаемый из-за очков взгляд, и жмёт на газ.
Согласен, уже не до безопасности. Просто валим! Остаётся надеяться, что полоса огня кончится раньше, чем мы.
ㅤ
Чуйка пищит, пронзая мозг. Я бросаю взгляд в боковое зеркало, пластиковый обтекатель которого давно сгорел, но само зеркало ещё держится.
Так и есть. Машина с лысой резиной. Она резко виляет вправо.
Мир для меня замедляется. Гул огня превращается в тихий, приглушенный фон. Я вижу, как легковушка, будто в замедленном кино, съезжает с дороги. Её передние колеса ныряют в придорожную канаву, она подпрыгивает и, пролетев несколько метров, падает днищем на торчащую из земли обугленную корягу. Взлетает сноп искр. А потом вокруг машины медленно, как распускающийся цветок, разливается жидкое пламя. Еще мгновение — и машина исчезает в ослепительной, беззвучной для меня вспышке.
Перед глазами встаёт пацан. «Дяденька граф, а вы всех спасете?»
«С чего я взял, что мне это по силам? — проносится в голове. — Что я скажу этому мальчишке?»
Не успеваю сообразить, сколь противоречива моя мысль, как с оглушительным треском поперёк дороги падает сосна, и я, отбросив все мысли, собираю остатки сил в один телекинетический удар. Дерево отлетает в сторону, ломая другие стволы. Катя даже не тормозит. Она, похоже, в прострации, и машину давно уже ведёт на автопилоте.
Никто, кроме нас. Даже если не все выживут, мы уже сделали невозможное. Осталось выбраться.
ㅤ
Огненный ад закончился так внезапно, что мозг в первые секунды отказывался в это верить.
Вот я в отчаянной попытке сбить пламя швыряю силу вперёд — и через секунду мы уже вылетаем из огненной стихии. Просто раз — и всё.
Впереди была обычная серая дорога, дым, но не было огня. Вдалеке мигали синие и красные огни.
Мы выбрались.
Катя сбросила скорость и, заглушив двигатель, остановилась. Тишина оглушила. Из-под капота валил густой пар, правое переднее колесо горело. К нам уже бежали пожарные. Они сбили пламя с колеса, с трудом открыли заклинившие двери.
Я повернулся к Кате. Мои пальцы всё ещё лежали у неё на шее, под воротником ватника. Её голова безвольно откинулась на спинку кресла. Я влил в неё последние крохи энергии, понимая, что сам пуст. Венка на шее слабо, но билась. Жива. Иначе я бы почувствовал — смерть я теперь всегда чувствую.
Кто-то помог мне, отстегнул ремень. Как он-то не расплавился? Я вывалился из салона, ноги подогнулись. Мне помогли размотать полотенца. Кожа на лице и руках горела, как после целого дня на солнце, только в десять раз сильнее. Я хрипло кашлял, пытаясь вдохнуть воздух, который казался ледяным после пережитого пекла. Катю осторожно вытащили из-за руля. Воронов, выбравшись сам, уже помогал вытаскивать из салона женщину с младенцем. Тот пищал. Живой.