А эта её неожиданная близость? Или всё произошло случайно, как и было задумано?
Потом взгляд переметнулся на Катю. Она сидела, подперев щеку рукой и касаясь кончиком пальца виска. Уставившись в экран ноутбука, она изредка, как будто машинально, щелкала тачпадом.
В этом огромном худи, с ногами, поджатыми под себя, княжна выглядела удивительно… мило. И только легкий намёк на румянец на щеках, блуждающая по лицу улыбка и чуть затуманенный взгляд, когда она отрывалась от экрана и смотрела даже не на меня, а просто прямо перед собой, напоминали о нашем с ней моменте близости.
Но работа постепенно брала верх.
ㅤ
Я взглянул на часы. Время незаметно подбиралось к обеду. Рабочее утро, несмотря на бурное начало, задалось. Остатки смущения растворились в деловой атмосфере.
Живот предательски заурчал, напоминая, что от пересолёной яичницы в нём остались лишь воспоминания.
— Мне кажется, пора сделать перерыв на обед, — я встал и с удовольствием потянулся, чувствуя, как затекли плечи от сидения с блокнотом.
Шурка, которая как раз захлопнула крышку очередного шкафчика управления, вздрогнула и обернулась. На её лице мелькнуло что-то между смущением и решимостью.
— Да… да! — ответила она. — Никто не против, если готовкой займусь я?
— Против? Да мы только за! — мы с Петром Александровичем переглянулись.
Катя закрыла ноутбук и тоже поднялась.
— Нужна помощь? — спросила она.
— Нет-нет, Екатерина Владимировна, справлюсь! — отозвалась Шурка елейным голосом. — Сидите, отдыхайте. Скоро всё будет!
Катя остановилась, слегка приподняв бровь. Пётр тихонько фыркнул.
Мы почти сразу же всем составом переместились в столовую. Из кухни сначала донеслось лёгкое шипение — словно что-то медленно нагревалось на сковороде. Потом звуки стали активнее, добавилось потрескивание, сопровождаемое бодрым стуком ножа о разделочную доску. Шурка явно знала своё дело.
Воздух в столовой наполнился божественным ароматом. Сначала — чуть дымный, солоноватый запах поджаривающегося сала. Потом к нему присоединился глубокий, манящий дух жареной на вытопленном жире картошки.
— Ох, и пахнет же… — не удержался Пётр Александрович, поводя носом. — Прямо как в детстве у бабушки.
— Да уж, — согласился я.
Я держался минут двадцать, но любопытство всё же взяло верх.
Поднявшись, я направился к кухне и заглянул в дверной проём. Шурка стояла спиной ко входу, сосредоточенно помешивая картошку в большой чугунной сковороде. Рядом на одной тарелке горкой лежали шкварки, а на другой — зажаренный до карамельного цвета лук. Судя по аппетитной золотистой корочке, картошка была уже почти готова. Как раз в этот момент Шурка высыпала в сковороду содержимое обеих тарелок.
Я не стал мешать — девушка так увлеклась процессом, что хотелось просто любоваться. Не став её смущать, я тихонько вернулся в столовую.
Мои мысли о биофабрике и демонических угрозах испарились без следа, вытесненные навязчивой мыслью о том, что скоро я буду это есть. Живот урчал уже не намёком, а требовательно.
Катя сидела за столом на краешке стула, с прямой спиной, внешне спокойная, но я заметил, как её пальцы слегка барабанили по столешнице. Она тоже поглядывала в сторону кухни, и выражение её лица было… задумчивым. Никакой неприязни, скорее интерес, смешанный с лёгким удивлением. Она, похоже, не ожидала от помешанной на технике подруги такой сноровки в кулинарии.
Прошло ещё пара минут — долгих минут пытки ароматом, за которые Шурка успела принести с кухни тарелки, приборы и подставку под горячее. Наконец, она появилась в дверях, держа в руках большую, дымящуюся сковороду. Лицо её было раскрасневшимся от плиты, но сияло от гордости и лёгкого смущения.
— Готово! — объявила она, ставя сковороду на подставку посередине стола. — Картошечка с лучком и ошурками. Прошу любить и жаловать!
Ах да, ошурки! В прошлой жизни я родился и вырос в Подмосковье. И впервые это слово услышал уже в этой жизни, от Марфы, в детстве. Как-то даже и забылось, а поди ж ты, вот вспомнилось.
Аромат ударил в нос волной тепла и домашнего уюта.
Я не стал церемониться, первым наложил себе щедрую порцию. Пётр Александрович последовал моему примеру. Катя взяла тарелку чуть медленнее, внимательно разглядывая содержимое.
Картошка оказалась просто изумительной. Румяная и хрустящая снаружи, мягкая внутри, она обжигала язык — но её солоноватый вкус, в сочетании со сладким лучком и хрустящими, тающими во рту ошурками, сводил с ума. Я часто задышал через рот, пытаясь не обжечься.