Незнакомец нагнулся и ухватил за больное плечо. Звезды замелькали в глазах Николая не дожидаясь ночи.
— Так понятнее? — усмехнулся тот. — Ха... — договорить ему не пришлось: кулак Николая влетел ему точно в челюсть, отчего та громко клацнула, а ее обладатель попятился и с размаху приземлился на пятую точку. Удар не был резким или очень сильным. Скорее, сыграл фактор неожиданности. Неожиданности для человека, не привыкшего получать ответку за свои действия.
От резкого движения боль вспыхнула с новой силой, застилая глаза Николая красной пеленой. Он невнятно чувствовал удары по голове, по бокам и спине, как будто был далеко от своего тела. Били ногами, стараясь задеть раненную руку. Закрыться и сберечь ее — это единственное, что ему удалось, сжавшись в комок и прикрыв ее здоровым предплечьем. Острые бетонные крошки впивались в лицо, а сам бетон дышал сыростью, окрасившись в красный цвет.
— Отставить, он нужен живым! — властный голос прозвучал, как будто вдалеке, но после него наступил покой.
— В санбат, — приказал тот же голос.
— Да он идти не хочет...
В ответ послышалось множество цветистых выражений и пожеланий, которые Николай разобрать уже не смог. Но действие они возымели прекрасное. Не прошло и пяти минут, как здоровяк с лейтенантскими погонами и щуплый ефрейтор, матерясь вполголоса, подхватили его на руки и доставили в местный лазарет, под который были выделены три комнаты одноэтажного отдельно стоящего серого здания.
Отряхнули и поставили, придерживая под руки, перед местным фельдшером. Худая высокая женщина в относительно белом халате затушила догоревшую до фильтра сигарету в стоящей на подоконнике консервной банке. Выдохнув облачко дыма, она бросила брезгливый взгляд на Николая и приказала снять куртку.
Под курткой открылась темная, с пятирублевую монету рана. Из нее слабо сочилась кровь, но больше пугал окружающий ее багровый в синеву ореол, переходящий в ярко алый цвет к периферии. Поморщившись, фельдшер потрогала края раны и отвернулась к лоточку с хромированными инструментами.
— Держите, — бросила она через плечо, бренча блестящими железками.
Офицер с ефрейтором словно тисками сжали предплечье и спину Николая, а тот с ужасом наблюдал за приближающемуся к ране хирургическому захвату.
— Не дергайся, — с угрозой произнесла эта мегера и решительно всунула конец ножниц в рану.
Завыть от боли Николаю помешали стиснутые челюсти и остановившееся дыхание. Ноги подкосились, но упасть ему не дали крепкие руки военных, изо всех сил сжавших его тело. Захват выскочил с маленьким кусочком стали. Фельдшер прижала к ране марлевый тампон и залепила лейкопластырем.
— Свободен!
— А ничего парень, крепкий. Ни звука не произнес, — одобрительно произнес лейтенант. — Как считаешь, Битюк, если постараемся, то будет с него толк?
— Так точно, будет. А не постарается он, так постараемся мы, — бодро отрапортовал ефрейтор и оба рассмеялись.
— Отставить, — фельдшер посмотрела пристальным взглядом на Николая, как будто что—то припоминая. — Так это и есть тот самый новенький, о котором предупреждал Гром?
— Не знаю о чем предупреждал майор, но этот, хоть у нас и впервые, но новеньким не выглядит никак.
— Не свеж, — поддакнул Битюк.
Фельдшер надломила две ампулы и медленно наполнила их содержимым шприц. Три пары глаз завороженно смотрели на затекающую через стальную иглу жидкость, как на священнодействие, не в силах отвести взгляд. Есть что-то завораживающее в этих приборах с иглами, которых пугались все, будучи детьми. Глядя на них, поднимался из глубин подсознания страх, как память о неприятной в свое время процедуре.
— Гром приказал сохранить руку, — пояснила фельдшер, вонзив иголку чуть пониже плеча Николая. — Теперь все. Забирайте его куда там у вас...
— Не куда-то, — назидательно произнес здоровяк, — а в роту лейтенанта Жидкова. В мою, то есть.
— Жижи, — тихонько произнес ефрейтор, а лейтенант сделал вид, что не слышал.