— По-моему, это называется «нагнетать образ врага», — с отвращением сказала Лея. — Я уж не говорю, что голливудские аборигены даже географию не знают.
— Подумаешь, белорусско-молдавская граница или морское побережье Молдавии, — фыркнул Марцелл. — Вот помню, в «Команде тигров» спецназ поехал из Штатов в Ирак на грузовиках.
Дублон припомнил, как в «Ударе свободы» те же морские диверсанты высаживались в Сирии, а в «Джи-Ай Джейн» вломились в Ливию, чтобы эвакуировать секретный спутник, упавший на чужой территории. Во всех фильмах такого рода бравые мерканосы крошили налево-направо диких туземцев, не способных в упор попасть из АКМ в неподвижного янки.
— Зря смеетесь, — строго сказал Богдан. — Эти фильмы — мощное средство воспитательной работы среди личного состава.
— Они воспитывают своих солдат на таком отстое? — поразился Шаман.
— Гораздо важнее, что мы воспитываем на таких фильмах наших солдат, — объяснил старший лейтенант. — В казарме показывают муру вроде этого фильма, а потом объясняют: мол, заокеанские козлы считают нас с вами дикарями и готовят своих солдат убивать нас большими пачками. После столь наглядной агитации резко усиливаются нехорошие чувства к врагу. По слухам, если перед боевыми стрельбами прокрутить подобное кино, у солдатиков заметно растет меткость.
Завязалась непринужденная беседа о современном искусстве, которое становится полным мастдаем. Все говорили, что Голливуд окончательно выродился — снимает только дебильные боевики или сопливые мелодрамы. На это Богдан глубокомысленно процитировал недавнюю статью известного присутствующим журналиста Мамлеева: искусство всегда умирает в те эпохи, когда прекращается прогресс.
Еще Череп признался, что предпочитает бардовские песни, чем весьма развеселил «легионеров». Как сообщил ему Дублон, Марцелл был бардом и писал баллады на морскую тематику. «От его завываний даже надувные телки фанатеют, как от кружки хорошего возбудителя», — ввернула Лея.
Естественно, все начали упрашивать Эрнеста спеть что-нибудь из нового. Марцелл для видимости немного поломался, а потом принес гитару и объявил песню «Сын печали, или Баллада о хорошем броненосце, которому достался плохой экипаж». Пошевелив пальцами струны, он застонал:
За Атлантикой широкой, Где гуляют ураганы, На пиратство одиноко Броненосец шел карманный. Позади был рейд на диво И побед в боях десятки, Флаг его вдали завидев, Все бежали без оглядки. Дизеля шумели ровно, И винты об воду бились, Но внутри людишки, словно Паразиты, суетились. Волк морей, одетый в шкуры Из холодного металла, Продирался через бури По волне в двенадцать баллов. Звезд обугленная проседь Расплескалась в небе странно. Сын печали, броненосец — Повелитель океана…Голос у него был не слишком мелодичный, но Марцелл пел самозабвенно и с душой: закатывал глаза, придыхал, а порой яростно выкрикивал слова. Похоже, он в самом деле жалел «карманный» броненосец, обреченный возить столь бездарную команду.
Там, где рифы в белой пене, Злые духи подгадали — Как голодные гиены, Крейсера его догнали. Броненосец бил их больно, Вдребезги броню кромсая, Но с антенн радиоволны На подмогу звали стаю. Дав врагу пинок прощальный, Наказав гиен расплатой, Ускользнул он в порт нейтральный — Тот, что на реке Ла-Плата. Но в порту Монтевидео Сдали нервы у людишек. Экипаж обезумело На берег свозил пожитки. Свой корабль они взорвали, Как позорные макаки. Броненосец, сын печали, Скрылся в бездне, словно кракен.— А теперь я начал делать «Балладу о крейсере», — поведал Марцелл. — Но пока готовы только первые куплеты.
И, не дав слушателям опомниться, он заскулил:
Не спрашивай, что вижу я во сне,
Тебе не стоит знать таких кошмаров.
Вся молодость моя прошла в огне,
Под залпы пушек, языки пожаров…
Концерт грозил затянуться, и Шаман вовремя предложил играть отбой. Завтра может разразиться миротворческая операция, сказал он, поэтому личному составу стоит как следует отдохнуть.