— Я стыжусь этих строк, — сконфуженно произнес Хэй.
— То же самое, должно быть, чувствовал Данте, когда цитировали «Ад», — улыбнулся Адамс.
— Скажут мне, что это такое, наконец? — прошептала Каролина Делу, но у Джеймса был великолепный слух.
— «Короткие штанишки», — возгласил он, — поучительный рассказ, нет, эпос о четырехлетнем мальчике, спасенном после катастрофы некоего деревенского средства передвижения, как выясняется, столь рискованно приводимого в движение лошадьми, злосчастного средства передвижения сомнительной ценности, которое можно, пожалуй, назвать…
— Коляской? — предположила Каролина.
— Вот именно. — Джеймс ликовал. Подали жареную дичь, что еще больше подняло его настроение. — Маленький мальчик, которого Адамс предпочел бы назвать «дитя», хотя для Адамса дитя — это любая незамужняя девица, в том числе собственная племянница, это дитя по имени Короткие штанишки, — голос Джеймса снова гулко вибрировал, и Каролина заметила, как передернуло Хэя, и даже Дел откашлялся, собираясь перекрыть неумолимый голос Джеймса, — по всей вероятности, это сельское дитя, оставленное без присмотра, упало с движущейся повозки и было спасено сельским героем, который пожертвовал своей жизнью ради сей пары коротких штанишек, то есть их содержимого, и за этот благородный подвиг, несмотря на не вполне порядочную и даже греховную земную жизнь, попал в рай.
— Церковь до сих пор недовольна папиным стихотворением. — Дел попытался переменить тему разговора.
— Но стихотворение разошлось в виде памфлета в миллионах экземпляров, — сказал Джеймс, выковыривая застрявший между передними зубами кусочек дичи. — Точно так же, как и более позднее и, пожалуй, более глубокое стихотворение «Джим Бладсоу», знаменитейшая баллада вашего папеньки, герой которой отдал свою жизнь ради спасения пассажиров, находившихся на борту на сей раз водного средства передвижения, «Красотки прерий». Озабоченность Хэя трудностями передвижения в Америке весьма характерна для семидесятых годов. Так или иначе, эта движимая паром посудина взорвалась, если мне не изменяет память, на середине некой бурной американской реки, предоставив тем самым нашему герою возможность отдать свою жизнь за бесчисленные детские штанишки, не говоря уже о других деталях туалета, в том числе юных дам, короче, всех пассажиров, обеспечив себе тем самым прямую дорогу в рай на том демократическом основании, а прочнее этого основания не придумаешь, что «Иисус не может быть жестоким к тому, кто людям отдал жизнь свою». — Голос Джеймса стал драматически замирать и на сей раз его не слышал, наверное, никто, кроме Каролины. Слева от нее Дел беседовал с Абигейл Адамс, одной из всамделишных племянниц Генри Адамса, крупной простоватой девушкой, покинувшей недавно женский монастырь в Париже.
За дичью с неумолимой последовательностью подали вареное мясо; разговоры в столовой то становились громче, то затихали; Генри Джеймс сказал Каролине, что он и в самом деле знал ее деда.
— Это было в семьдесят шестом. — Он пустился в подробности. — Я тогда принял решение удалиться в добровольное изгнание в Европу, подобно Чарльзу Скермерхорну Скайлеру, который принял такое же решение тридцатью годами раньше. Он всегда меня интриговал, и я написал очень благожелательную рецензию для «Нейшн» на его книгу «Париж под коммунарами». Я до сих пор словно вижу его ясным летним днем на зеленом берегу Гудзона где-то к северу от Райнклифа, за нашими спинами белеют колонны особняка Ливингстона, отделанного коричневой штукатуркой, и мы говорим о том, что некоторым просто необходимо жить по эту сторону Атлантики, вдали от нашей огазеченной демократии.
— Моя мать была с ним?
Джеймс посмотрел на нее через плечо и обильно сдобрил вареное мясо хреном.
— Мало сказать: была! Княгиня Агрижентская. Можно ли ее забыть? Вы очень на нее похожи, я уже говорил вам это в Сен-Клу.
— Но у меня не такие темные волосы.
— Пожалуй.
Джеймс разговорился с другой своей соседкой, Элис Хэй; она была похожа на отца — миниатюрная, сообразительная, остроумная и к тому же хорошенькая. Хотя Каролина не испытывала особой симпатии ни к одной из сестер Дела, она не имела ничего против их общества, особенно общества Элен, которая сидела сейчас напротив нее, рядом со Спенсером Эдди, и излучала обаяние не по летам зрелой женщины. Как и мать, это была девушка крупная, с лучистыми глазами и копной натурально блестящих волос.
Внезапно послышался голос сенатора Камерона: