— О, вы меня огорчаете! Я собирался выступить в конгрессе с блистательным посланием о положении страны. Полном эпиграмм и… гигантских карликов. Ну ладно. Никаких карликов.
— Мы должны протягивать руку дружбы, — сказал Хэй, — через любые открытые двери, какие нам удастся найти.
Рузвельт засмеялся или, точнее, тявкнул и начал ходить по комнате.
— Вот что следует помнить в отношении немцев. Им не хватает территории для своего населения. На западе им противостоят Англия и Франция, подпираемые нами, на востоке — ваши гигантские карлики, за спиной которых — Китай. Для германской империи просто не остается места…
— Африка, — Хэю удалось вставить единственное слово.
— Да, Африка. Но что с ней делать? Громадная территория, которую немцы не имеют желания заселять. За последние десять лет один миллион немцев — лучших и отважнейших — выехали из Германии. Кто же их заполучил? В основном мы. Неудивительно поэтому, что кайзер хочет создать свою империю в Китае. Но если он двинется в Азию, ему придется иметь дело с нами.
— А если он обратит свои взоры на Европу? — Хэй почувствовал, что боли в спине начались снова, а кофе Бэйми Коулс вызвал бунт в желудке, в последнее время все более уязвимом.
— Спринг-Райс полагает, что однажды такое может случиться. Мне нравятся немцы. По-своему мне мил и кайзер. Я хочу сказать, что если бы я оказался в его положении, я бы тоже пытался что-то предпринять.
— Мы не любили их в девяносто восьмом, когда они пытались подбить англичан выступить с ними вместе против нас в защиту Испании.
— Конечно. Но вы понимаете, какой искус испытывает кайзер. Он хотел получить Филиппины. И не только он. Но англичане были на нашей стороне. — Внезапно Рузвельт нахмурился.
— Претензии Канады, — начал Хэй.
— Только не сейчас! Не сейчас, дорогой Джон. Мне это скучно.
— Скучно? Подумайте обо мне, которому приходится день за днем, час за часом в тесном общении с нашей Снежной королевой…
— Занудной дамой, насколько я могу судить.
— Тео, следи за собой. — Эдит сделала замечание чуть тише, чем говорила обычно, но оно от этого не стало менее эффективным.
— Эди, дорогая, мы с Джоном просто выражаем сочувствие друг другу.
— Я думаю, — сказал молодой Тед, — что я выдержу в Гротоне еще один семестр.
— Ты хочешь привлечь к себе внимание? — спросил отец, зловеще щелкнув зубами.
— Нет, я надеялся на понимание.
— А где Элис? — спросил президент, повернувшись к жене.
— В Фармингтоне, наверное? — Эдит обратилась к золовке.
— Да, она в моем доме. Или была там. Она девушка светская, как вам известно.
— Не знаю, откуда это у нее. — Теодор посмотрел на Хэя, словно ждал его объяснения. — Мы никогда не были и сейчас не стали людьми фешенебельными.
— Быть может, это своего рода аванс, дивиденды со старого богатства…
— Нет никакого богатства! — вздохнула Эдит. — Не знаю, как мы теперь будем жить. Это черное платье, — она повернулась, чтобы муж мог оценить жертву, на которую ей пришлось пойти, — стоило мне сегодня утром у Холландера сто тридцать пять долларов. Разумеется, в отделе готового платья, а потом я была вынуждена купить совершенно чудовищную шляпу с вуалью из черного крепа.
— Остается лишь надеяться, что оно пригодится вам на бесчисленных подобных похоронах, — сказал Хэй, — пожилых дипломатов, например, или сенаторов моего возраста.
Теодор смотрелся в круглое зеркало, казалось, он, как и прочие, заворожен тем, что там увидел.
— После церковной службы здесь мне придется поехать в Кантон. — Он повернулся и, устроившись в кресле, вдруг затих. Как будто у игрушки кончился завод. Он и сидит, как кукла, подумал Хэй: ноги вытянуты, руки свисают по бокам.
— Мне тоже нужно ехать? — спросил Хэй.
— Нет, нет. Отныне вместе ездить нам не придется. Ведь если со мной что-нибудь случится, вам предстоит стать президентом.
— Несчастная страна, — сказал Хэй вставая. — Несчастный Джон Хэй.
— Довольно строить из себя старика. — Игрушка, словно взвинченная новым заводом, опять была на ногах. — В пятницу я встречусь с кабинетом, по возвращении из Кантона, в обычное время.
— Мы будем готовы. Что касается Элис, то если ей захочется приехать в Вашингтон, Элен приглашает ее остановиться у нас.
— Элис обожает ваших дам, — сказала Эдит; в ее словах не чувствовалось радости. — Они так хорошо одеваются, все время говорит она мне.