— Они все у твоей матери.
— Вот и ладно. А эти люди, кажется, из Нью-Йорка. — Фредерика оглядывала комнату, как пресловутую клетку со львами, где Кларенс Кинг едва не лишился рассудка.
— Я иностранка. — Каролина предпочла так себя назвать, хотя, конечно, она принадлежала уже, нравилось ей это или нет, старому Вашингтону. — Здесь много людей из Огайо. Например, полковник Пейн. И Стоуны. И сенатор Ханна. — Им поклонился тучный бледный Марк Ханна, который на короткое мгновение воплотил в себе целый штат.
— Ваш брат тоже здесь? — спросила Фредерика, когда они двинулись в гостиную вслед за новобрачными и прилипшим к ним президентом.
— Нет. Он куда-то исчез. Кажется, он строит здесь дом.
— Он не в Балтиморе?
— Старается там не бывать. — Каролина только что получила добытый нелегальным путем бухгалтерский отчет об убытках «Икзэминер» за прошлый год. Газета влетит Блэзу в копеечку. «Трибюн», благодаря Тримблу и ее вдохновенной небрежности, приносила доход. Маклин даже сделал ей новогоднее предложение купить у нее газету, на что Каролина ответила отказом, и он с грустью заметил, что ему придется теперь купить «Пост».
— Мне кажется, что мистер Херст восхитительный человек. — Фредерика оказалась способной на неожиданные суждения. Как правило, прекрасные молодые особы видели в нем злодея национальных масштабов.
— Если вы так считаете, то вы с моим братом единомышленники. Он тянется к нему, как… как…
— Мотылек к пламени?
— Я хотела избежать этого сравнения, но, как издатель, я не имею права уклоняться от общепринятых выражений. Вы совершенно правы. Мотылек и пламя. Надеюсь, он не опалит себе крылышки. — Каролина сказала именно то, что думала; больше она Блэза врагом не считала. Ведь если бы он повел себя иначе, она была бы сегодня просто трансатлантической молодой наследницей, о которых все более изощренно писал Генри Джеймс. Вместо этого она завоевала себе уникальное положение, и хотя Маргарита может переживать по поводу его некоторой неопределенности, Каролина была рада чувствовать себя свободной и — к чему отрицать? — могущественной в вашингтонском мире, который все более становился для нее единственно значимым миром. Она посмотрела на кольцо на своем левом мизинце. Когда опал Дела раскололся пополам, она попросила ювелира разместить эти осколки с обеих сторон сапфира необычного желтого цвета. Эффект получился не столько вызывающий восхищение, сколько просто вызывающий, в нем угадывалась символика сломанной непрожитой жизни…
У дверей в гостиную Каролина с изумлением увидела миссис Джек Астор, похожую на лунного павлина — или то была курица? — на вашингтонском дворе.
— Как на картине Брегеля, — раздался ее голос в переполненной комнате. — Свадьба деревенского пастушка и доярки.
— И крестная мать в платье из паутины и в бриллиантах… — сказала Каролина.
— … да нет же, моя дорогая. Не крестная, а ведьма. Что я делаю здесь, в этом буколическом месте?
— Наверное, оно напоминает вам Ньюпорт.
— Нет. Скорее, Райнбек на Гудзоне, где мы ежегодно устраиваем для землепашцев праздник урожая, и я слежу за тем, чтобы их грубо сколоченные столы были обвиты ядовитым плющом. — Смех миссис Джек был приятный, хотя и не заразительный. Все вашингтонские дамы вокруг завороженно смотрели на светскую львицу, никогда прежде не бывавшую в столице. Каролина с удовлетворением сознавала, что ее собственные акции резко скакнули вверх.
— Вы дружите с Хэями? — спросила Каролина.
— Да нет. Но меня покорило это существо, такое молоденькое и потенциально устрашающее…
Миссис Джек протянула руку и привлекла к себе надменную Элис Рузвельт.
— Видишь? Я приехала. Теперь ваши сельские радости перестанут быть такими провинциальными.
— Ох уж эти гордые Асторы! — воскликнула Элис, которую никому никогда не удавалось переговорить, Даже несравненной миссис Джек. — Когда они были немецкими евреями и торговали кошерным мясом, мы, Рузвельты…
— … спасались бегством от индейцев в своих грубых деревянных башмаках, которые, кстати, сегодня на тебе, — добавила миссис Астор, глядя на большие, с квадратными носами, туфли Элис. — Зато наверняка очень удобные.
— Ну разве она не чудовище! — Элис с довольным видом повернулась к Каролине.
— Нет, нет. Она, как правило, справедлива. Но ее укус смертелен.
— Она бешеная! — Элис восторженно смотрела на миссис Джек. Не было секретом, что старшее дитя президента, по его же словам, «было единственным среди нас, у кого водились какие-то деньги», унаследованные от покойной матери. Она поставила себе целью стать светской дамой, понятие, не известное в рузвельтовской семье, очень похожей на Эпгаров, если иметь в виду самодовольное пренебрежение к одежде.