— Такова природа искусства наших политических деятелей, — сказал Лонгворт.
Девушки попросили показать им ребенка; широкогорлое тихое существо внесли в гостиную. Сисси тут же разрыдалась при мысли о свадьбе, детях, деньгах и титуле, и Каролина налила ей бокал бренди, который она, ко всеобщему изумлению, осушила одним глотком.
Когда импровизированный прием подошел к концу, Маргарита Кассини отвела Каролину в сторонку и сообщила:
— Ник сделал мне предложение. Только никому ни слова.
Никому, кроме публики, подумала Каролина и спросила:
— Вы согласились?
Маргарита кивнула.
— Пошли же, Маги, — скомандовала Элис. — Ник отвезет нас в своем экипаже. Надеюсь, твой отец прикажет починить тормоза. Мы, — сказала она театрально, — могли погибнуть.
— Может, — сказала Сисси мрачно, ни к кому конкретно не адресуясь, — это было бы к лучшему.
— Успокойся, — сказала принцесса Элис, и гости исчезли за дверью.
Каролина угрюмо села за письменный стол и стала еще раз изучать долги мужа. Вскоре она начала понимать, что если кредиторы откажутся ждать, ей придется продать «Трибюн». Она старалась не винить Джона. Все-таки она вышла за него замуж, а не наоборот. И все же мужчинам следовало бы лучше разбираться в бизнесе, в этом смысле она чувствовала себя обманутой. Возмездие за грех, подумала она и рассмеялась вслух: она начала думать газетными заголовками. Тем не менее, где взять деньги?
Глава двенадцатая
Блэз окинул взглядом дом на Лафайет-сквер, точно напротив Белого дома. Благодаря энергии и неугомонности Теодора Рузвельта этот великолепный дом, прежде арендовавшийся Илайхью Рутом, теперь занимал конгрессмен Уильям Рэндолф Херст. Конечно, именно мощный магнетизм Рузвельта вытащил в сонный провинциальный Вашингтон Херста и самого Блэза, не говоря уже о людях, подобных Илайхью Руту, который сейчас вернулся в Нью-Йорк и занялся юридической практикой; его место военного министра получил человек-мастодонт Уильям Говард Тафт, самый доверенный советник президента по делам Филиппин, где он правил с вице-королевским блеском во время… никто не дал еще подходящего названия ожесточенному сопротивлению филиппинцев правлению янки. 1 февраля 1904 года Тафт был назначен военным министром и говорил всем, что не сможет прожить на свое жалованье; впрочем, на это сетовали все государственные чиновники, тем не менее ни один не отказался от предложенной должности и все кое-как выживали, цинично подумал Блэз.
Дверь открыл его старый знакомый Джордж, еще более располневший, с помпезностью, более подходящей Нью-Йорку, чем этой странной южной деревне.
— Мистер Блэз, как приятно видеть вас снова. — С течением лет Джордж стал относиться к нему как к младшему брату Херста или даже сыну, но Блэз не имел никакого желания исполнять эту роль. Но изображать нечто приходилось обоим, всемогущему Херсту, издателю теперь уже восьми газет (последним капитулировал Бостон), и богатому Блэзу, которому еще только предстояло по-настоящему заявить о себе, особенно после того, как сильнейший пожар уничтожил недавно его балтиморскую типографию. Хотя Хэпгуд договорился о приобретении новой типографии, «Икзэминер» не попадет к читателям в течение нескольких недель.
Херст сидел, как на троне, в своем обшитом дубовыми панелями кабинете и слушал маленького и, на взгляд Блэза, неприятного человека из Джорджии по имени Томас Э. Уотсон, который отслужил один срок в палате представителей; как член Союза фермеров он был кандидатом в вице-президенты от народной партии в 1904 году. Теперь Шеф изо всех сил пытался склонить его поддержать демократическую партию и самого Херста, позиции которого на благочестивом Юге были слабы из-за ауры скандала, сопутствовавшего его имени. Однако, практически рассуждая, Херст политически был очень близок к популистам или социалистам. Конечно, он нуждался в Уотсоне, но Уотсон больше всего нуждался в самом себе.
Джим Дэй сидел на диване напротив Херста, улыбнувшись, он поздоровался с Блэзом и продолжал слушать маленького и яростного Уотсона, который, стоя посередине комнаты, держал речь. Появление Блэза никак на него не повлияло, Шеф движением руки пригласил его сесть. Уотсон его игнорировал, как игнорирует проповедник опоздавших на заседание секты возрожденцев.
— Я посвятил вам мою книгу о Томасе Джефферсоне, мистер Херст, потому что вижу в вас его наследника в политическом смысле.
— Ну и везет же мне. — В последнее время Херст все чаще пробовал шутить. — Он не оставил ни цента, когда умер.