Брисбейн отвел Блэза в сторонку.
— Его выдвинут, если только Брайан…
— А что с Брайаном? — Ему действительно было любопытно, но Блэзу не хватало политического чутья, и карточный азарт мало что для него значил.
— Все дело в его тщеславии. Несравненный лидер девяносто шестого и девятисотого годов бродит в кулуарах конвента, как заблудшая душа, и в его силах только одно — помочь Шефу победить или погубить его.
— Он предпочтет его погубить, чтобы в ноябре Паркера побил Рузвельт, и тогда в следующий раз, через четыре года, Брайан вернется и распнет человечество на своем золотом кресте. — Блэз был очень горд тем, что ему удалось вычислить то, что было абсолютно очевидно Брисбейну. Тот только кивнул.
— Все выглядит примерно так. Но если ему удастся утвердить херстовских делегатов от Иллинойса, то потеряно еще не все.
В комнату с важным видом вошел Джон Шарп Уильямс. Херст постарался показать, как он ему рад. Брисбейн сказал:
— Я слышал, что ты покупаешь газету сестры.
— Пытаюсь купить. Прежде всего, ради этого я и приехал. Впрочем, приехать стоило не только из-за этого. Моя сестра гораздо больше меня интересуется политикой. Она будет писать о конвенте. Ты же знаешь, она сама пишет для своей газеты.
— Не только она одна, — кисло заметил Брисбейн.
4 июля политик из Сан-Франциско, друг покойного сенатора Джорджа Херста выдвинул кандидатуру младшего Херста. Блэз сидел на галерее огромного душного зала в ложе прессы вместе с Каролиной и Джоном Сэнфордами. Шестифутовый портрет Херста занимал добрую половину сцены, пока оркестр исполнил сначала «Америку», а затем в знак важности Юга для миллионера-популиста — «Дикси». Хотя Томас Э. Уотсон был в тот же день выдвинут кандидатом от популистской или народной партии, он привлек на сторону Херста множество политических деятелей-демократов южных штатов.
После речей в поддержку кандидатуры Херста калифорнийская делегация в парадном строю прошествовала по залу. Блэза поразило, насколько популярным стал Шеф.
— Разумеется, у него нет никаких шансов, — сказала Каролина, вставая со своего складного деревянного стула.
— Почему? — Блэз тоже встал.
— Его иллинойсская делегация не утверждена. Это пятьдесят четыре голоса в пользу Паркера. И Брайан никогда его не поддержит. Давайте подышим воздухом. Иначе я упаду в обморок.
Для предстоящего деликатного дела Блэз предложил судно. Его владелец предоставил Блэзу это убежище, когда выяснилось, что в отелях забронированы все номера; так в его распоряжении оказалась «Королева дельты», громадное сооружение готических форм с гребными колесами, воспетыми некогда Джоном Хэем в его «Джиме Бладсо» с корабля «Колокольчик прерий». Вечер был жаркий, душный и влажный. «Королева дельты» стояла у причала на Маркет-стрит. У трапа Блэза как старого знакомого приветствовал охранник. Стюард встретил их на первой палубе и проводил в обшитый красным деревом бар, освещенный единственной газовой лампой, под которой сидел зловеще-приветливый и пугающе-улыбчивый Хаутлинг с рыжеватой бородкой. Блэз почувствовал облегчение, увидев, что его союзник уже на месте. Теперь их двое против двух. До этого он все время ощущал, что находится в меньшинстве в обществе Каролины и Джона, причем воспринимал ситуацию как трое против одного, поскольку Каролина, с учетом ее достижений, как бы удвоилась, а он, ничего пока не добившись, соответственно уменьшился в размерах. Хаутлинг встал и его улыбка в тусклом свете лампы казалась отвратительной.
— Миссис Сэнфорд. Мистер Сэнфорд. Мистер Сэнфорд. По крайней мере никаких затруднений с именами…
Из тени выступила еще одна фигура.
— Я — мистер Тримбл. Не Сэнфорд.
Блэз понял, что его снова переиграли. Он вежливо поздоровался с Тримблом, и все пятеро сели за круглый стол; стюард принес бутылку шампанского в знак любезности хозяина судна. Блэз обратил внимание на урну, привинченную к полу возле каждого стула. Интересно, как их опорожняют? И что будет, если струя табачной жвачки изменит траекторию из-за качки судна? Он попытался вспомнить выученный в школе закон физики, но ничего не вспомнил. Галилей на Пизанской башне. Плевок на палубе. Пока эти дикие мысли о плевательницах крутились в его голове, Сэнфорд и Хаутлинг раскладывали на столе бумаги, а Каролина и Тримбл заговорщически перешептывались. Блэз думал, что будет испытывать подъем, но чувствовал лишь усталость и раздражение, ему стало душно и жарко. Со стороны оппонента начал Сэнфорд.