— О нет, — мягко сказал Херст. — Если мы не можем сообщить ничего такого, чего они не знают, скажем, что он намерен аннексировать всю эту страну целиком или сжечь Манилу…
«Сегодня в городе горячий будет вечерок» — непрошенно зазвучало в голове Каролины. С изумлением и ужасом она смотрела, как Херст положил на пол несколько полос гранок и квадратиков иллюстраций, затем опустился на колени и, как ребенок, решающий головоломку, начал создавать, вряд ли подберешь другое слово, новости завтрашнего дня. Однако «новости» — не совсем точное слово. То были не новости, а развлечение для публики. Убийство с низа полосы стало двигаться выше и выше. Рисунок убитой женщины, этакий идеализированный образ Богоматери, переместился в центр, а президент начал проваливаться вниз; что же касается заявления государственного секретаря Хэя, то оно и вовсе уплыло на третью полосу. Во время этой экзекуции сестры Уилсон репетировали в дальнем конце комнаты новый танец под большим рисунком Желтого мальчишки-китайчонка, героя первого комикса, изобретенного карикатуристом для «Уорлд» и перекупленного Херстом для «Геральд» (вместе с художником, конечно), что заставило удрученного мистера Пулитцера нанять другого карикатуриста для возрождения Желтого мальчишки и попутно дать жизнь термину «желтая» для обозначения популярной прессы.
— Шеф бесподобен, — прошептал Блэз на ухо Каролине. — Он как художник.
— Скажи, убийство всегда на самом видном месте? — тихонько спросила Каролина, но Херст, ползавший на четырех конечностях по полу, ее услышал.
— Предпочтительнее изнасилование, — сказал он. — Если вы простите меня за столь откровенное выражение.
Девицы Уилсон завизжали от восторга. Мальчишка-посыльный принес Херсту крупный заголовок: «Найдена убитая женщина!» Он поместил его над лицом Богоматери.
— Еще мы любим большой пожар.
— И большую войну, — почтительно сказал Эббот.
— Смотри, — сказал Блэз. На противоположной стене под американским флагом красовался громадный заголовок: «Война „Джорнел“ победоносно завершена!»
— Это была ваша война, мистер Херст?
— В немалой степени, мисс Сэнфорд. Маккинли и Ханна не собирались воевать. Поэтому начали мы, и им ничего не оставалось, как… — Херст присел на пятки, и прядь тусклых светлых волос упала ему на глаза. — Мистер Эббот, а эта убитая женщина — ее нашли голой?
— Вообще-то нет, Шеф. На ней было платье в полоску…
— Преврати это платье в нижнее белье… разодранное нижнее белье. — Херст улыбнулся Каролине. — Надеюсь, вас это не шокирует.
— Нет. Блэз меня подготовил.
— У Блэза хорошее чутье. — Великий человек приступил ко второй странице, комментируя ее Эбботу, требуя новых фотографий и заголовков покрупнее. — Мы уделяем слишком много места этому болвану Рузвельту. Помните, что мы за Ван Вика. За честное правительство и все такое прочее.
— Вы имеете в виду Таммани-холл, Шеф? — улыбнулся Эббот.
— Платт всегда предпочтительнее Таммани. Ван Вик — наш мошенник. Рузвельт — их. Но мы скоро очистим этот город.
— Реформа? — спросила Каролина, которая теоретически знала, что значит это слово; знала и практически, что оно означает применительно к Нью-Йорку, но не имела представления, какой смысл в него вкладывает Херст.
— Да, мисс Сэнфорд. И всю страну тоже. Брайан безнадежен. Маккинли — просто ширма, за которой прячутся старые денежные мешки вроде Ханны. — Херст встал. На полу остался его шедевр — первая полоса завтрашнего выпуска «Нью-Йорк джорнел». — Нам нужен кто-нибудь новенький, чистенький.
— Таким считают Рузвельта, — осторожно заметил Блэз.
— Он кандидат Платта. Как можно реформировать Платта? Но он все равно проиграет. Мистер Эббот. — Херст повернулся к редактору, когда этот смертельно усталый человек передавал печатнику сложную мозаику первой полосы.
— Да, Шеф?
— Я решил, кто будет следующим президентом. — Услышав это, девицы Уилсон прекратили танцевать. У всех сделался торжественный вид. Волнение ощутила даже Каролина.