Корнелий понял это и решил поменять тему разговора:
– Как Ливия и твои сестры? Я что-то давно их не видел. Все нормально у вас? Хватит в этом году на налоги? А то, говорят, сборщик придет в этот раз гораздо раньше положенного срока. Тиберий готовит поход на Германию, и империи опять нужны деньги. Теперь снова повысят мзду!
– Да, нормально все, спасибо. Я им помогаю, когда время есть. Вот со вчерашнего дня я в подмастерьях у матери был. А на налог она уже отложила. В тот раз товар продали хорошо, так что хватит и на налог, и на обучение сестрам. Она даже стала Анне приданое готовить! Говорит, не ровен час, сестру и сватать могут прийти, – с улыбкой ответил он. – Чтобы помочь ей, я не пошел в Колизей на игры со своими друзьями. Я понимаю, что семье тяжело, особенно матери, после того, как она осталась одна, без своего мужа и нашего отца. Она говорит, что я на него похож, хотя я его особо и не помню.
– Ты молодец, Мартин, правда. А что не пошел на игры... Так ты не много потерял – еще успеешь насмотреться на то, как люди режут друг друга. Этого и без Колизея хватает в нашей жизни, так что не расстраивайся по этому поводу. И твоя мать права: ты, действительно, очень похож на своего отца, – произнес Корнелий грустно. – Всякий раз, когда я вижу тебя, я вспоминаю нашего друга Аврелия.
– Как он погиб? – тихо спросил Мартин.
Корнелий вздохнул. Он очень давно не вспоминал тот злосчастный лес и предательство Арминия, из-за которого все так повернулось. Не очень-то ему хотелось бередить рану теперь, спустя столько лет, но все же он начал свой рассказ. Он поведал Мартину о том, что видел и слышал, как пытался призвать к здравому смыслу Вара, убедить в недопустимости идти на Германию через лес, не зная местности и без подкрепления. Если бы тот безумец прислушался к нему, а не к лживым языкам предателей и подхалимов, все могло бы обернуться иначе. Рассказал Корнелий и о том, что сам предложил своим друзьям остаться у вспомогательного отряда на заставе, что пытался оградить их от того, что случилось. Единственное, о чем он умолчал, так это о Сципионе. То ли побоялся упомянуть его имя, то ли не счел нужным, поскольку привык списывать все свои опасения, связанные с этим человеком, на собственные фобии.
Мартин, присев на корточки, слушал того, кто близко знал его отца. Знал его как воина, сильного и мужественного. Юноша был горд и одновременно благодарен Корнелию за то, что тот предоставил своим друзьям выбор, который они сделали в пользу своего командира, не бросив его и не побоявшись пойти на верную смерть против германцев. Мартин слушал рассказ, и на его глазах невольно наворачивались слезы от понимания того, что этот человек – старый, седой, с морщинистым лицом и шрамом – был героем, а не предателем, как про него все трубили направо и налево, не разобравшись в деле и не попытавшись понять его и тех, кого ему удалось спасти в тот момент. Хотя по воле страшного рока получилось так, что, спасая своих солдат от верной гибели, Корнелий, сам того не ведая, обрекал их на вечный позор и нищенское существование.
Мартин смотрел на отца Луция уже другими глазами и очень жалел о том, что они с друзьями плохо отзывались о своих родителях, которые, если подумать, сделали для них гораздо больше, чем кто-либо другой. Избалованные и опьяненные успехами, которые им на блюдечке преподнес Марк, они принимали его милости как нечто естественное, а ведь в этом не было их заслуги – просто так удачно сложились обстоятельства. И за всем этим они забыли о самом главном – об уважении и почитании своих родных, которые настрадались от несправедливого и жестокого отношения властей.
Некоторое время Мартин просто молча переваривал все то, что он услышал, опустив голову и только изредка поднимая ее, чтобы в очередной раз взглянуть на того, кто был для них гораздо важнее тех ценностей, о которых говорил им Марк. Только сейчас юноша понял, что, как бы высоко они ни поднялись по карьерной лестнице в военном деле с помощью влиятельного человека, нельзя никогда забывать о том, кому они обязаны в первую очередь.
– Спасибо вам. Я и представить не мог, что на самом деле вы сделали для моего отца и отцов Понтия и Ромула, – тихо проговорил он. – О, боги! Как слепы мы были, что не замечали вашей отцовской и материнской любви к нам! Простите нас за то, что мы забыли об этом!