«Вот чего ему надо?» — подумал я, оглядывая машину. Дядя Петя — старый партнёр ещё деда, потом отца, граф, владелец многочисленных заводов, миллионер — даже если судить по автомобилю. Разве что не филантроп и не плейбой. С чем он приехал в гости к разорённому наследнику бывшего партнёра? Соболезнования выразить? Или что-то посерьёзнее?
Я поправил куртку и направился к дому, переполненный мыслями. Слишком уж вовремя этот визит, когда я только-только начал вникать в дела.
ㅤ
В гостиной было непривычно людно. Мать сидела на старом диване, пытаясь выглядеть радушной хозяйкой, хотя её глаза выдавали усталость — и это в час дня! Лера сидела рядом, теребя край платья и бросая любопытные взгляды на гостей. С другой стороны от матери сидел Артём, и только глянув на него, я сразу понял, что пацан пропал. Как и я когда-то давно.
Пётр Алексеевич Громов, дядя Петя, восседал в кресле со спокойной уверенностью человека, знающего себе цену. Пять лет его не видел, но он почти не изменился. А ведь ему очень хорошо за семьдесят! Но годы будто оказались не властны над ним. Седина в волосах, морщины на лице, но осанка прямая, а взгляд цепкий. Всё ещё крепкий, он явно ещё не один десяток лет продержится во главе своей империи. Его тёмно-синий костюм с траурной ленточкой на лацкане стоил, наверное, больше, чем все деньги, что у меня сейчас были. Харизма графа Громова чувствовалась в каждом его жесте — от того, как он отставил пустую чашку, до лёгкой улыбки, когда он заметил меня.
А рядом с ним, в соседнем кресле, сидела… Эмма. Его внучка. Сколько ей сейчас? Тридцать три, кажется. Но выглядела она ровно также, как и всегда — максимум на двадцать. Чёрный деловой костюм — строгий пиджак и юбка до колен — должен был бы выглядеть траурно и скромно. Но на ней он смотрелся так, будто его шили боги моды, чтобы подчеркнуть каждый изгиб её фигуры.
Я поймал себя на том, что пялюсь, и отвёл взгляд. Сердце дало сбой, как будто я снова четырнадцатилетний пацан, до которого снизошла соседская королева красоты, а не граф, который утром завалил демонического медведя молнией.
— Илья! — дядя Петя поднялся, распахнув объятия. — Ну, здравствуй, граф Каменский!
В памяти сразу всплыли моменты из детства, когда дядя Петя при встрече обращался ко мне не иначе как «юный граф». Вот, дорос до полноценного графа. А ведь мы теперь в одном статусе с ним… если смотреть только на титул.
Он шагнул ко мне и обнял так крепко, что я чуть не задохнулся.
— Дядя Петя, — я выдавил улыбку, похлопав его по спине. — Не ожидал вас увидеть.
— А как же, — он отстранился, но руку с моего плеча не убрал. — Михаил… твой отец… был мне как сын. Мы слишком поздно узнали о случившемся и не успели на похороны. Но совсем не приехать — грех. Соболезную, Илья. От всей души.
— Спасибо, — коротко ответил я, переводя взгляд на Эмму.
Она сидела, скрестив ноги, и смотрела на меня с лёгкой улыбкой. Чёрт, эта улыбка. Восемь лет назад, в Екатеринбурге, эта красотка, от которой у всех парней в радиусе километра перехватывало дыхание, так же улыбалась, дразня меня, четырнадцатилетнего пацана. Помню, как она наклонялась чуть ближе, чем нужно, подсаживалась чуть ближе, чем требовалось. Я краснел, заикался и мечтал провалиться сквозь землю.
Тогда-то я и начал вспоминать предыдущую жизнь. Воспоминания приходили сперва во снах, а потом и наяву. Прежняя личность и старые знания сплетались с новыми, делая меня кем-то другим. Сильнее, решительнее, да и что там — умнее, чем я был раньше.
Вот только иммунитета к обаянию Эммы, похоже, не дали.
— Илья, — от её мягкого, с лёгкой хрипотцой, голоса, по спине побежали мурашки, — рада тебя видеть. Вырос, возмужал. Слышала, ты тут геройствуешь. Медведя демонического завалил?
Она сидела, чуть наклонив голову. Чёрт, разве можно быть настолько красивой? Даже в трауре она выглядела так, будто готовилась покорять мир.
— А что мне оставалось делать? — пожал я плечами. — Если б он сожрал электрика, боюсь, мы бы до понедельника без света сидели.
— Девочки обожают героев, — она улыбнулась ещё шире, и её глаза блеснули. — Правда, Лера?
Лера покраснела и быстро кивнула, явно попав под обаяние Эммы. Мать только улыбнулась, но её глаза сузились. Эмму она всегда немного недолюбливала — наверное из-за той симпатии, которую испытывал к соседке отец.