— Нет, — справедливо замечает Фейт, — не сможет, но как только я закончу обучение, она выдаст меня замуж. В идеале — подальше, и забудет про меня, как про страшный сон.
Эттол тяжело выдыхает, он не может спорить с сестрой, ведь понимает, что она права, но в то же время это все кажется ему ужасно несправедливо.
— Но она же пообещала тебе, что пустит тебя на бал, — подбадривает Эттол Фейт.
— Да, мой первый бал. Надеюсь, что она все-таки не передумает.
— Если что, я с ней поговорю, — улыбается принц, и на душе Фейт становится тепло.
— Давай кто быстрее до замка! — выкрикивает Фейт, резко переводя тему, которая уперлась в тупик.
— Фейт Ароинт, это как минимум не честно! — кричит Эттол в след сестре, пришпоривая своего коня.
Фейт на бегу плотнее укутывается в свой плащ. Ее губы синеют, и она заметно дрожит. Холод пронизывает ее до костей, но это приятный холод, благоговейный холод. Холод, дарующий ей хоть и временную, но свободу
Почему у нее такие покрасневшие глаза? Эттол задается этим вопросом снова и снова. Но он не проговаривает его, проглатывая желание поговорить с сестрой. Фейт сейчас тяжело, и он это знает, как никто другой. Она сильная, в разы сильнее него, хоть и скрывает это под маской женственности. Может, она и не похожа на королеву Эттонсэль внешне, но характер у Фейт такой же: если она чего-то хочет, то никто в этом проклятом богами мире не посмеет ее остановить.
Фейт Ароинт была бомбой замедленного действия, которая только и ждала подходящего времени, чтоб взорваться, и почему-то замечал это только Эттол. И только Эттол был преградой между миром и Фейт, которая брала все что хотела, хоть никогда в этом и не призналась.
С самого детства она росла в роскоши, которая всегда была на расстоянии вытянутой руки от нее и всегда была недоступна. С самого детства Фейт научилась отыскивать пищу, когда королева в наказание лишала ее еды на несколько дней, училась выживать на морозе, когда ее наказывали, и училась запоминать и слушать, ведь Фейт усвоила еще давно, что знания — это сила.
«Думай, дочка» — часто повторял ей пожилой король. — «Ты еще сокрушишь горы».
Они перекидываются еще несколькими фразами, прежде чем въехать в позолоченные ворота замка. Принц и принцесса думают о будущем. Каждый о своем, но они точно знают одно: друг друга в своих судьбах они не видят.
Глава 17
— Сартайн, ты где?! — выкрикивает Дэвин, захлопывая входную дверь.
— Я тут! — откликается Лэйлин из своей комнаты. Голос звонкий, но в то же время очень уставший.
Тьма уже обрела главенство в Опине, и тени начали кружить над городом, заставляя людей чувствовать себя некомфортно.
Как только свечи в домах загорались, на улицы выходили проститутки в ярких одеяниях, их высокие каблучки звенели от каждого шага, оповещая пьяниц и гвардейцев, словно звоночек. Большие шапки скрывали глаза и большую часть лица — это было их отличительной чертой. Они стали ассоциироваться с Опином еще много лет назад. Ресторн стал первым и единственным континентом, на котором проституция была легализована. Король лично подписал указ, в котором было сказано, что любая женщина может заниматься плотскими утехами за деньги при условии, что двадцать процентов от прибыли будут уходить в королевскую казну.
С тех пор многие девушки после их шестнадцатой зимы начали выходить на улицы и торговать собой. Редко встречались те, кто торговал собой по собственному желанию, чаще же это было принуждением родителей либо необходимостью. Это был легких способ заработка для молоденьких девушек, которым надо было кормить не только себя, но и своих младших сестер или братьев. Не редко встречались семьи из пяти и более человек, живущие только на деньги старшей дочери. Проституция приносила довольно большие деньги, особенно если девушка была миниатюрной и привлекательной внешне.
Не редко в Опине встречались и изнасилования, а после секса до свадьбы бедные девушки становились изгоями общества, их звали грязными и им не оставалось ничего, кроме как торговать собой, чтоб хоть как-то заработать, ведь на поддержку мужа или родителей им рассчитывать было напрасно. А найти работу девушке было еще сложнее, чем отмыться от скандала. Если девушка до восемнадцати лет не выходила замуж, ее считали бесполезной и родители собственноручно отправляли дочь на улицу, чтоб та приносила хоть какие-то деньги в семьи, а не только напрасно ела хлеб.