После того спешит за караваном верблюдов над крепостным рвом, в тень тоннеля за воротами. Теперь перед ним вход в Запретный Город и те Врата Небесного Спокойствия, о которых говорили французы. Все является ему до абсурда громадным: здания, площади, стены. Крыши желтые, стены розовые, небо по-зимнему синее. Мелодия и ритм китайского языка вызывают, что все мысли в его голове кажутся топорными и неспешными; многогранные камни, которые нужно катить под гору. В ноздрях – приправы и благовония, которых он не мог бы назвать и описать. Мимо него проходят пары монахов в желтых, серых, шафрановых одеяниях. Мимо него проносят паланкины, по-цирковому подвешенные между колышущимися мулами. Мимо него проходят отряды стражи, вооруженные копьями и мечами, словно в музее или в театре. Разносчики воды пропихиваются через толпу с наглостью святых мужей, которых никто не смеет тронуть. Здесь торгуют певчими птицами, чарами, часами, тканями, молитвами, афродизиаками, париками, насекомыми, книгами, реликвиями, змеями, мушкетами, лекарствами, ключами без замков, не имеющими пары сапогами. Костлявый индус в костюме в полоску, в тюрбане и с длинной седой бородой, по-профессорски выпрямившись, едет на велосипеде с очень высоким рулем: дети провожают его пением или смехом.
Личка стоит и кашляет. Он слышал, что это проклятие ветра из северных пустынь. Воздух сухой и жесткий. В Пекине практически никогда не бывает дождя. Вместо белых облаков над пастельными крышами Императорского Города висят демонические pancerwerk'и японских крейсеров открытого неба. Синева покраски делала бы их практически невидимыми на фоне чистого небосклона, если бы не длинные хвосты флагов с Восходящим Солнцем.
Квартал Миссий находится сразу же направо от площади Тяньаньмэнь. Но пешком это уже целое путешествие. Все, все – до абсурда громадное. Личка больше уже не может изображать хромоту и тянуть левой ступней по земле; от столь неуклюжей походки что-то в теле и вправду передвинулось, и теперь бедро и колено болят все сильнее. На Вест Лигейшн Стрит, на противоположной стороне от голландской миссии, за русской миссией, расстилается площадь монгольского базара. Круглолицые торговцы с выбритыми посредине черепами продают экзотические товары с телег и развернутых прямо на земле ковриков, со сбитых из досок столешниц на крестовинах, под полотняными, похожими на паруса, крышами; китайские купцы побогаче поставили стандартные лавочки в рядок. Царит пиджин-инглиш, который китайцы произносят с вопросительной интонацией. Под наполовину разрушенной стеной Британской Миссии стоят четверо до смерти скучающих солдат морской пехоты; да, они скучают, но с оружием, обвешанные тяжелыми патронными сумками. Пестрые флаги перед деревянными будками служат для образной рекламы, на некоторых рядом с иероглифами имеются комично переиначенные слова на латинском алфавите. Половина торговцев продает услуги или товары, которых Личка не распознает, не понимает, совершенно не замечает. Его привлекает запах свежих фруктов и жареного мяса. Здесь он совсем даже не один белый; по сути своей на Монгольском базаре белая клиентура преобладает. Личка делает вид, будто бы приценивается к той или иной вкуснятине, от лавки к лавке, после чего идет за группой индокитайских служащих, загруженных покупками. В толкучке на мосту над каналом он ворует из корзин и открытых коробок несколько обезьяньих персиков, дольку дыни, мешочек орехов особого цвета и формы. Карманы его пальто бездонны, словно воловьи желудки, ладонь всегда может продвинуться еще глубже. Еще он предпринимает попытку кражи неизвестного напитка в шарообразной бутылке, только носильщик тут же ориентируется в смене веса корзины. Личка сталкивает мелкого азиата в воду и уходит среди многоязычного замешательства.
Он садится на берегу канала, в тени наклонившегося платана. Его весьма искушает идея окунуть ноги в холодной воде. Но здесь он находится на виду, причем – на виду белых. Сразу же слева от него находится Британская Миссия; на другом берегу канала – Японская Миссия. Ежеминутно под нее подъезжали красные и зеленые двуколки, в них садятся и из них высаживаются мужчины в мундирах; переносятся стопки бумаг. Личку изумляет огромное количество белых женщин, в светлых, развевающихся платьях, ширококрылых шляпах, под зонтиками, в компании слуг или целой туземной свиты. Потом он замечает, что некоторые из этих белых дам имеют китайские и японские физиономии. Мужчин-азиатов в европейской одежде он в состоянии распознать быстро; но вот азиатские женщины иногда застают его врасплох. То в перспективе канала, то главной улицы Квартала Миссий, куда не глянешь, попадаются фигуры солдат одной из экспедиционных сил, оккупирующих Пекин после восстания боксеров; все вооружены cap-â-pie (с головы до ног - фр.). Личка съедает дыню, персики, сгрызает орехи, хотя чувствует, как шатаются в деснах коренные зубы.