это половина неба;
а это половина земли.
Кийоко засыпает на холодном лоне еще не внедренного в работу локомотива. Заглядевшись на султаны искр под волнами облаков.
Так ункаи накрыло ее мягким одеялом.
Офицера Кайтакуси зовут Томоэ Рююносуке, это он стоит здесь на страже Благословенного Перемирия. Он не допустит в Императорскую Верфь никого, у кого нет именного разрешения из Бюро Колонизации.
Чтобы добраться до деревушки Помилованных по тракту вокруг гор, Томоэ требуется целый день и большая часть ночи.
Мать Кийоко ждет на веранде. Все дядюшки Окаму разыскивали Кийоко. Горят факелы и костры. Разбуженные псы воют под Луной.
Офицер Томоэ выпускает из своей ладони ладонь Кийоко. Та желает побежать к маме; но сдерживается. Лишь улыбка наполняет ее лицо, словно пламя-лампион. Она слышит мученическое храпение дядюшки Маса. Бабка Рейна сидит на задних ступенях и мочит кривые ноги в хрустальном отсвете Луны. Поперек тропки марширует фиолетовая лягушка.
Мать Кийоко касается лбом досок веранды. Томоэ Рююносуке в ответ сгибается в механическом поклоне. Они не оскорблены каким-либо чувством.
Другие потом расспрашивал Кийоко, раз за разом: но не мать. Кийоко теперь служит секретам императора. Отец знал, что ни малейшего шанса на победу нет; он дрался до смерти, поскольку то был его путь.
軍
人
勅
諭
Имперский рескрипт солдатам и морякам
После смерти у всех нас другие имена.
В двадцать седьмой год Мейдзи в Долину за Облаками прибыл гайкокудзин из Страны, Которой Нет, чтобы начать производство Судов Железа Духа для Императорского Флота Неба.
Солдаты, Матросы, мы являемся вашим Верховным Командующим.
"После смерти у всех нас другие имена". Теперь, после ухода в края смерти (что располагаются за западным горизонтом), отец Кийоко зовется Ибарой, и воистину, он словно тень в памяти всех, соединенных с ним кровью или честью.
Кийоко не знает другого отца, только господина Шипа.
"Sonnō jōi! Были ли верны императору? или вы противостояли ему? Та же самая судьба, раз проиграли". Сакурако, круглолицая и простуженная, глядится в стеклянном зеркальце, которое отец привез ей из Муроран. Особое внимание она посвящает носу, сливово-красному от постоянного сморкания и чихания. "Не верь газетам. Они не тебе пишут. Не нам".
Кийоко принесла в хозяйство кислых сенбеи экземпляр "Taiyō", взятый на время у супруги доктора Ака. В одной из статей перечисляли участников давних бунтов, возбуждаемых под двойным лозунгом передачи абсолютной власти императору и изгнанию варваров - sonnō jōi! – и героям-мученикам с момента подписания Конституции теперь надлежит, как минимум, возврат чести. В этом убеждает автор статьи.
Кийоко не находит там имени отца. Только это ничего не означает. После смерти – другие имена.
"Доктор Ака говорит, будто бы все изменится. Будто бы газеты станут одарять властью. Будто бы sonnō jōi вернется, когда отовсюду мы услышим такой голос: изгнать императора, быть во всем, как варвары". Это наперекор жене, Кийоко, это он так наперекор жене". "Ох!".
С веранды дома трех дядюшек Рюко видна вся главная улица Окаму. Возвращающиеся с поля крестьяне встретили дедушку Кийоко (который ей вовсе и не дедушка), и разгорелась пантомима добродушных мерзостей. У дедушки Кийоко имеется одна огромная мечта: перед смертью познать наслаждение с куртизанкой ранга oiran. Вот уже много лет он собирает на эту цель. Со временем, его мечта превратилась в мечту всей деревни Окаму. Раз дама, разделяющая ложе с даймё и принцами крови, осыплет сокровищами своих чувств этого наиболее паршивого из нас, скрюченного ревматизмом и опаршивевшего от ног до пупка старикашку – то это все равно, что все уселись на божественном пиру. Иногда даже Помилованные подкидывают дедушке медный мон.
"Зачем ты там высиживаешь еще и вечерами!". "Мать возвращается от господина Айго еще позднее".
Сакурако подсовывает Кийоко зеркальце, чтобы та увидела себя тем, чем видят ее все в деревушке: более чистым, более выразительным образом красоты своей матери.
Кийоко даже к собственному отражению приглядывается словно бы в радостном изумлении. Это я? Мои глаза, мои волосы, моя молодость?
Над ее плечом в стеклянном овале восходит опухшее лицо Сакураку. "Я некрасива, толстая и люблю простые удовольствия богатства. Добуду себе богатого мужа, рожу толстых детей, устрою уютный дом. А ты tennyo с веера, Кийоко, ты спишь днем, размышляешь ночью, так что засохнешь от любви к принцу с Луны или перережешь себе жилы. Глянь, какие сопли". Вот она, самая большая радость давить на покрасневший нос.