Зигмар крепко стиснул молот, и теплая, внушающая уверенность рукоять древнего Гхал-Мараза успокоила его и уняла страх. Руны на рукояти и бойке светились мягким теплым светом, и сковавший императора парализующий ужас начал ослабевать.
— Что там, в туннеле? — спросил Зигмар, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Лучше увидеть своими глазами, — сказал Пендраг и взял факел.
В темный туннель первыми вошли жрецы Ульрика. Пендраг, Мирза, Зигмар и Редван — следом. Тьма пожирала свет факелов, давила плотным покрывалом. Ровно сиял только свет Гхал-Мараза, и никогда прежде император не радовался так подарку короля Кургана.
Зигмар был воином и знал, что такое страх, ибо противостоял многим ужасным врагам, но на сей раз боялся не поражения, а чего-то другого. Здешнее зло проторяло путь к сердцу ужасом пред гниющей плотью, разлагающимися органами и вечной кабалой и проклятьем души.
Туннель начал расширяться, пламени факелов едва хватало, чтобы осветить стены. Зигмар обратил внимание на то, что они были неразборчиво испещрены какими-то письменами, словно кто-то перенес на голые скалы изрядные отрывки текста. Подойдя поближе, он понял, что это защитные и оградительные заклинания вперемежку с обращенными к богу мертвых молитвами. Сами стены темницы были заговорены, чтобы удерживать неведомого узника подальше от внешнего мира.
Казалось, туннелю не будет конца, хотя он мог быть около сотни ярдов. Зигмар оглянулся через плечо и увидел, как сжимается, будто отодвигаясь к невозможной дали, слабо светящееся пятно света там, где осталась палата, в которую они вошли, спустившись с лестницы. Судорожно сглотнув, он сосредоточился на мерцающих белых доспехах Мирзы.
Наконец туннель вывел их на достаточно широкий уступ в гулкой пещере. Дальше полнейшей тьмой зияла глубокая пропасть, порывы холодного ветра снизу покачивали поднятый подъемный мост. Зажгли новые факелы; пахли они столь же тошнотворно, как свечи жрецов, и Зигмар наконец признал запах падучника — травы, которую выращивают служители Морра, чтобы отвращать ходячих мертвецов.
По ту сторону пропасти кандалами из серебра и каленого железа был прикован к скалам сам узник. Белые одежды его потемнели от крови, доспехи проржавели. Он яростно бился, силясь вырваться, шипел и со звериной яростью сыпал проклятьями. Кожа человека была серой, с покрытой пятнами головы свисали редкие пряди белых волос.
Зигмар невольно ахнул, увидев на груди мужчины волчий символ Ульрика, но когда узник поднял голову, глазам императора предстал подлинный ужас его положения. Рыцарь более не был человеком, то оказалось существо, траченное тленом и разложением. Плоти, изъеденной червями и живущими в земле тварями, питающимися мертвечиной, на нем осталось совсем мало, дыхание источало могильное зловоние. Из лопнувшего живота свисали блестящие внутренности, из разрублен ной топором грудины торчали обломки ребер. Пустые глазницы светились тусклым зловещим огнем, и в том мерцании Зигмар читал обещание смерти.
— Спаси нас Ульрик, — прошептал Зигмар, непроизвольно пятясь от чудовища. — Что это?
— Это Лукас Хаук, вернее, он раньше был Лукасом Хауком, храмовником Ульрика, — отвечал Мирза. — Он возглавлял экспедицию, которую мы снарядили и отправили в горы для борьбы со злом. Весной он с отрядом ушел из Мидденхейма, а через два месяца вернулся один и едва живой. Я хорошо знал его, господин, Хаук был на целых пять лет младше меня, но когда он появился у восточных ворот, то казался старше всех стариков, которых мне довелось повидать. Жрицы Шалльи лечили его самыми сильнодействующими средствами, но каждый день он старился на год.
Рассказ Мирзы потряс Зигмара до глубины души, во рту у него пересохло, и внутренности сжались в комок.
— В конце концов он вроде как умер, — продолжал повествование Пендраг, — но когда жрецы Морра пришли за телом, Хаук вдруг поднялся со смертного одра и накинулся на них. Он голыми руками убил троих священнослужителей и еще одиннадцать жриц, пока его удалось смирить заговоренными цепями. Потом его притащили сюда.
Зигмар отцепил Гхал-Мараз с пояса, и Лукас Хаук, вернее, то, во что он превратился, со скрипом повернул в его сторону голову. Пустые глазницы сверкнули нечестивым огнем, и он смачно сплюнул черной слизью.
— Игрушка горных карликов не спасет тебя, человечишка. Это всего лишь тлеющий огонек по сравнению с могуществом короны! Знай ты мощь моего господина, ты бы покончил с жалким, бессмысленным существованием, которое ты зовешь жизнью, и посвятил бы себя Морату!