Даже неграмотные солдаты, хоть полгода прослужившие в столичном гарнизоне и наблюдавшие, как на их глазах плелись заговоры и интриги, понимали, что служить только Императору невозможно, можно служить Императору или при Казначействе, или при министерстве торговли, считать своим покровителем или герцога Лоранто, главного имперского казначея, или принца Андера, министра торговли, а заодно и иностранных дел. Ни для кого при дворе не было секретом, что баронесса Лиор состояла на службе в имперской разведке, ее шеф, генерал-анкар Корвий был одним из рьяных приверженцев принца. Капитан имперской гвардии граф Гилион и баронесса Лиор были в разных политических лагерях, поэтому и их взаимная симпатия не находила иного воплощения, как в форме колкостей, упреков и не выходящих за рамки приличия оскорблений.
– Похвально, похвально, господин граф, но если вы оставите ваших мужланов на конюшне, а мои люди заночуют здесь, то я готова побеседовать с вами за бутылочкой прелестного бертокского вина. – Баронесса кокетливо улыбнулась.
Присутствие при разговоре лиц неблагородного происхождения нисколько не мешало светской даме флиртовать и намекать на возможность более приятного общения.
– Польщен вашим предложением, баронесса, – молодой человек склонился в галантном поклоне, – но вынужден отказаться, я патриот, пью только имперские вина. – Капитан резко развернулся на каблуках и отдал распоряжения сержанту: – Гарвел, вы остаетесь здесь, с сундука глаз не спускать! Ближе, чем на десять шагов к нему никого не подпускать! Слуг баронессы не трогать!
Граф Гилион собирался уйти, но его на миг задержал раздавшийся за спиной томный голос Карины:
– Не пожалеете, капитан?
– Никак нет, сударыня, уж лучше я к лошадкам, – сухо и серьезно прозвучал голос военного, поспешившего скрыться за дверью.
Выйдя за дверь, офицер едва удержался, чтобы не покатиться со смеху. Он не видел лица Карины, когда произнес последнюю фразу, но мог представить, как оно исказилось от гнева. Далеко не каждый день избалованной вниманием придворной красавице доводилось слышать, что ее обществу предпочитают ночлег среди лошадей, навоза и пропахших конским потом седел.
Дверь за командиром отряда закрылась, Баронесса Лиор презрительно хмыкнула и, топнув по полу элегантной туфелькой, направилась к себе наверх. Господа удалились, солдаты снова остались одни, но на этот раз уже не помышляли о драке. Сначала скинули на пол обмундирование сотрудники имперской разведки, а затем их примеру последовали и гвардейцы. Пребывавшая во время недавних событий на кухне прислуга осмелела и начала носить в зал еду. Прошло всего полчаса с того момента, как солдаты чуть не повспарывали животы друг другу, теперь же они сидели плотным кружком за составленными вплотную столами, ели, пили вино и рассказывали удивительные истории из армейской жизни. Враждовать – привилегия господ, а не простых служак, не сведущих в политических игрищах.
Сколько сейчас времени? Три, а может, уже четыре часа, точно не определить. Дождь проклятый, даже небо и не черное, и не серое, а какого-то непонятного цвета. В амбаре все тихо, спят паразиты городские, моралисты двуличные, ханжи… Ими потом займусь, если время останется. Посмотрю-ка я лучше, что в округе творится. Похоже, в корчму что-то интересненькое привезли, надо проведать. Все люди гады и сволочи, но кто-то из них сволочь настолько, что остальных сволочей обирать умудряется.
Ворота старенького амбара скрипнули. Двое часовых, сидевших возле костра, резко повернулись назад, но так ничего и не увидели.
– Проклятый ветер, – пробурчал один из солдат, пытаясь спастись от холодных капель дождя в складках промокшего насквозь плаща.
– Ветер или крысы, – поддакнул его товарищ по несчастью и подлил в затухающий костер немного спиртовой настойки. Только так можно было заставить отсыревшую древесину гореть.
Греются служивые, пускай греются! Все равно без спиртного внутрь по такой погоде не выжить, а они на посту пить не осмелятся… дисциплина, драный пес ее задери! Ладно, горемычные и так мучаются, не буду их трогать, навещу-ка лучше конюшню да сеновал. Хотя нет, не с того начинаю, не с того… сначала корчму проверю, а то вдруг сил не хватит, как в прошлый раз получится.
Душный зал, в котором каких-то пару часов назад бушевали страсти, а потом гремели ложки да кружки, был полностью погружен во тьму. Единственным освещением огромной опочивальни было пламя догорающего в очаге огня. Гробовая тишина время от времени нарушалась то богатырским храпом, то возней ворочающихся во сне тел. Солдаты спали на скамьях и на столах, не снимая сапог и кольчуг, только немного ослабив кожаные ремешки доспехов и сняв с себя самые громоздкие части лат.
Железный сундук, закрытый на множество замков и запоров, был перемещен от входа ближе к очагу. Вокруг него были составлены скамьи, на которых и лежали гвардейцы. Часовой тоже дремал, однако опытный солдат поступил предусмотрительно, он поставил скамью поперек открывающейся вовнутрь двери и только после этого позволил себе отдохнуть. Испытанная годами службы, передаваемая от одного поколения часовых к другому армейская хитрость действовала всегда безотказно. В охраняемое помещение никто не мог ни войти, ни выйти, не разбудив ловкача. Конечно, злоумышленник мог проникнуть внутрь через окна второго этажа, но и на этот случай имелся особый прием. Ступени и без того скрипучей лестницы были уставлены ведрами с водой, а по полу протянуты позаимствованные у хозяина корчмы железные цепи. Казалось, любая воровская уловка была предусмотрена, любой способ незаметного проникновения был предвосхищен и обречен на провал. Однако гвардейцы не могли знать, что в эту ночь им придется столкнуться с чем-то иным, более хитрым и могущественным, чем самый бывалый воришка.
Воздух возле камина задрожал, по залу мгновенно распространился приятный, нежный аромат спелой вишни. На высоте примерно метра от пола возникло едва заметное глазу облако. Около минуты оно неподвижно висело на одном и том же месте, а потом неожиданно быстро полетело в сторону сундука, окутало его прозрачной вуалью и скрылось внутри, просочилось под крышку, даже слегка не звякнув ни одним из навесных замков.
Ну вот, опять деньги! Тысяч четыреста или пятьсот будет. Ни документов, ни артефактов, один презренный металл. Надо бы взять немножко, монет трехсот хватит, много мне все равно ни к чему, а таскаться с набитым мешком неудобно, еще, чего доброго, разбойники позарятся. А это что там еще в мешочках на дне? Во невезуха – драгоценные камни. Нести их, конечно, удобней, но за ночлег и миску горячего супа рубином не расплатишься, а с ювелирами хлопот не оберешься, уж больно часто среди них «порядочные» попадаться стали. Ворованного, видишь ли, не покупают, неприятностей не хотят… а сами разве не воры, воры они и есть: скупают за гроши, пару гранок опилят, а потом втридорога продают, мерзавцы, лгуны, прилипалы!
Ну ладно, что-то я сегодня разошелся, хватит язвы общества бичевать, все равно ничего никогда не изменится. Такая уж порода у этих людей, обман да подлость с рождения в крови.
Интересно, а что это за вельможа в корчме остановился? Судя по запахам, женщина; возможно, не старая… Что-то не нравится мне, что она здесь осталась, видно, очень влиятельная особа, иначе бы вместе с остальными в амбар отправили бы. Галантность галантностью, а в инструкциях для сборщиков налогов черным по белому прописано: «…будь то даже придворная дама, исключения не делать! В помещении, где хранится сундук, не должно быть никого, кроме стражи…» Вон солдаты даже хозяина с прислугой в подвал заперли, а дамочку не тронули… Что это значит? А значит это то, что она тоже официальное лицо. Ну что ж, проведаю, вдруг чего ценного в ее шмотках найду, а не найду, так хоть развлекусь, утешусь с расстройства.
Облако просочилось из-под запертой крышки сундука и, плавно огибая спящих солдат, устремилось к лестнице. Вверх туман подниматься не стал, он предпочел раствориться в воздухе, не оставив после себя никаких следов, даже забрав с собой едва ощутимый аромат спелой вишни.
Глаза Пархавиэля открылись. Сон мгновенно улетучился, если, конечно, можно назвать сном несколько часов, проведенных в темной бездне забытья. Раньше гному по ночам являлись видения: то обнаженные красавицы, купающиеся в бассейне, то плешивый акхр, гномий черт, мучающий его за бегство из Махакана. Теперь же отдых бывшего хауптмейстера караванной службы Независимого Горного Сообщества Махакан был ничем не примечателен и прост: гном закрывал глаза, и сознание отключалось; открывал – наступал новый день.