– Ну, вот и снова свиделись, господин гном, – произнес запыхавшийся Нивел, присаживаясь рядом на столб. – Не удалось вам меня бросить.
– За языком последи, – пробурчал после недолгого молчания гном. – Я никого никогда не бросаю, а тебе… тебе я ничем не обязан. Не захотелось вместе идти, вот и не пошел, понял?!
– Понял, – кивнул головой юноша, протягивая гному протертую на рукавах куртку. – Ну, теперь-то господин гном соизволил изменить решение?
– Куда идти знаешь? – ответил вопросом на вопрос Пархавиэль и накинул на богатырские плечи возвращенный подарок.
– Нам туда. – Юноша показал рукой на среднюю из трех дорог.
– Тогда отпыхивайся, и пошли! – скомандовал Пархавиэль, все-таки мучаясь угрызениями совести и поэтому стараясь не смотреть в глаза спутнику. – Но учти, если в дороге с хворобой своей сляжешь, до первой деревенской избы дотащу и там оставлю. Пойми, некогда, ну некогда мне с тобой нянчиться!
– Не беспокойтесь, господин гном, – задумчиво произнес Нивел, поднимая глаза к затянутой грозовыми облаками небесной выси, – теперь и мне хворать недосуг. Слишком дорогое удовольствие в наши времена болеть, а я человек бедный, роскошь позволить себе не могу…
История 2
Работенка, проще не бывает
Что может заставить голодающего оторваться от краюхи хлеба, замерзающего расстаться с теплым одеялом, а жаждущего не вылизывать влажное днище миски, в которой еще недавно была вода? Пожалуй, нет такой силы, нет такого средства. Все живые существа стремятся достичь прежде всего того, чего им именно в данную минуту не хватает, а уж затем, получив желаемое и крайне необходимое, озадачивают себя менее насущной, но более возвышенной целью: «А вот для полного счастья неплохо было бы еще чего-нибудь такого эдакого, для души, чтоб удовольствие получить да чтоб и другие с зависти полопались бы!»
Вид почти обнаженной красавицы, отдыхавшей лежа на подоконнике окна второго этажа лавки антиквара, не произвел на уставших солдат должного впечатления. На загорелых, потных лицах не было ни удивления, ни вожделения. Лямки доспехов натирали разгоряченные жарким, полуденным солнцем тела, ноги гудели от долгого перехода, а в пересохших ртах солдат было сухо от налетевшего песка и придорожной пыли. Конвою только что прибывшего в город каравана было не до созерцания женских тел. Два-три месяца воздержания – ерунда, вещь вполне терпимая по сравнению с усталостью, накопившейся за время похода. Сопровождающим повозки с товарами хотелось как можно быстрее добраться до перевалочного пункта на юго-востоке города, расстегнуть тугие ремни, сбросить с плеч тяжелые доспехи, вдоволь напиться воды и, укрывшись в тени от лучей безжалостно палящего солнца, заснуть долгим и крепким сном. Потом, ближе к ночи следующего дня, в одурманенные жарой и дорогой головы придут мысли и о пустом желудке, и о нехватке спиртного, и о многом-многом другом. Сейчас же каждый из полусотни солдат конвоя отсчитывал в уме последние сотни метров до желанного привала и не мог думать ни о чем ином, каким бы соблазнительным и привлекательным оно ни казалось.
Смуглая брюнетка продолжала нежиться под ласкающими кожу лучами солнца и не обращала внимания на медленно движущиеся по улице повозки, груженные доверху дорогостоящими иноземными товарами. Грохот колес и стук башмаков по мостовой – привычные звуки для жителей торгового города Баркат, столицы имперской провинции Токано. К ним быстро привыкаешь, как к толчее на узких улочках, как к ругани возниц, громкому галдежу базарных торговцев или истошным крикам: «Держи вора!» Если уделять внимание подобным мелочам и раздражаться по пустякам, то можно сойти с ума.
Хоть девушка и не была коренной жительницей самого крупного торгового центра Империи, но по слухам знала, что хорошая погода простоит в окрестностях Барката недолго. Через какую-то неделю или, в лучшем случае, две с северных и северо-западных гор подуют холодные ветры, начнутся дожди и привычные для этих мест песчаные бури. Если есть возможность, то нужно наслаждаться последними теплыми деньками перед промозглой осенью и своенравной зимою, то вымораживающей все живое, то накрывающей город тонкой пеленою забивающегося во все щели песка, то заливающей улицы потоками мутной жижи. Погода зимою в Токано непредсказуема, обычно меняется каждые два-три дня в зависимости от направления ветра и прочих природных условий.
Легкая белая торсана, женская рубашка с длинным, широким рукавом и глубоким вырезом на груди, едва прикрывала верхнюю часть стройных, мускулистых ног, красоте и грации которых позавидовала бы любая танцовщица, натурщица или представительница иной, более прикладной профессии. Блистающие под лучами солнца длинные черные волосы бархатистым водопадом ниспадали на грудь, скрывая от окружающих большую часть лица и те чисто женские формы, которые выставляла напоказ привольная, модная рубашка.
На коленях отдыхавшей красавицы покоилось широкое блюдо со спелыми абрикотами, кинжилом и прочими привозными деликатесами, не произраставшими в этих суровых местах. Девушка не спеша брала правой рукой несколько мелких фруктов и грациозно отправляла их в красивый, обрамленный плавными линиями тонких губ рот. Косточки и прочие несъедобные части экзотических даров природы как ни в чем не бывало скидывались вниз и часто попадали на головы прохожих.
Невинно пострадавшие в сердцах чертыхались и, осыпая ругательствами бесстыжую девицу с ужасными манерами, шли дальше. Лишь несколько раз косточки и мелкие кожурки падали на головы воинственно настроенных смутьянов, которым во что бы то ни стало хотелось наказать зарвавшуюся нахалку. Однако как только они, извергая потоки грязной ругани, хватались за арбалеты или кидались к входу в лавку, девушка, не отрывая глаз от блюда с лакомствами, высоко поднимала левую руку в черной перчатке и демонстрировала вспыльчивым гостям торговой столицы продолговатый овал медальона, раскачивающийся на толстой стальной цепочке. Почти всегда этого было достаточно, чтобы выхваченные мечи возвращались в ножны, арбалетные болты – в колчаны, а обиженные брели дальше, естественно, сторонясь распахнутых настежь окон.
Гильдия торговых охранников была в Баркате не менее уважаемой организацией, чем Ассоциация свободных имперских торговцев или городская стража. Ее члены имели почти неограниченные полномочия не только по ловле воров, но и по битью физиономий подозрительным личностям, находившимся вблизи от охраняемых объектов: магазинов, лавок, таверн, базарных лотков и складов. Связываться с обладателем с виду простенького, незатейливого медальона было чрезвычайно опасно и не предвещало ничего, кроме больших неприятностей.
Руководствовались древним как мир принципом: «Уж лучше минута позора, чем беды на всю жизнь» даже именитые иноземные купцы, в окна карет которых порой залетал и скользкие «приветы» плюющей на окружающих, в буквальном смысле этого слова, девицы.
Когда блюдо опустело, а последняя шкурка с чмоканьем приземлилась на конусовидный шлем одного из наемников, девушка наконец одарила вниманием движущуюся под окном процессию. С первого взгляда она поняла, что караван пришел из далеких западных земель: Виверии или Шеварии. Своих бывших сородичей, филанийцев, и их ближайших соседей, герканцев, охранница узнала бы сразу по форме и качеству доспехов, по фасонам пестрых камзолов и по глупой манере громко галдеть на непонятном для большинства горожан языке. Хоть в Баркате и сходились все без исключения сухопутные торговые пути, соединявшие западные королевства с Империей, а учиться чужой речи местные купцы и не собирались.
«Кто хочет с нами торговать, должен говорить по-имперски!» – эту расхожую фразу столько раз на дню повторяли лавочники, хозяева постоялых дворов, стражники, перекупщики и прочие горожане, тем или иным образом связанные с приезжими, что ее можно было смело считать девизом этого удивительного, почти сказочного города. Здесь не только шла торговля «по-крупному», повозками да тоннами, но и происходило слияние воедино множества культур. Богатые горожане и купцы возводили дома то в нарочито строгом герканском, то в красочно-игривом виверийском стиле; в торговый жаргон, а затем и в повседневную речь проникали все новые и новые иноземные слова и реалии; одежды жителей Барката весьма сильно отличались от платья жителей других городов Великой Империи. Если быть хоть чуточку внимательным и иногда оглядываться по сторонам, то можно было обнаружить много отличий от традиционного имперского уклада жизни, за сохранность которого так рьяно радели некоторые высокопоставленные вельможи, в том числе и главный казначей Империи, герцог Лоранто. Именно он, придворный хитрец и известный всему миру политик, сотворил этого огромного, многотысячного монстра на окраине Империи, искусственно сконцентрировал торговлю с иноземцами в одном городе, чтобы воспрепятствовать проникновению инородных, а значит, враждебных культур внутрь страны.