Томаса закрыла глаза. Больнее всего оказалось терять эту иллюзию — Колину любовь. К которой она привыкла, которая стала ее собственностью, с которой так удобно и легко жилось даже в такое время. Коля ночью, когда умер папа, куда-то ходил, она слышала. К Эве его никто не посылал. И если бы стало надо, то пошла бы сестра, то есть она. Самое страшное сейчас для Томасы было — увидеть сестру. Увидеть. И убить. На снег потечет кровь, красная, ручейком, а Томаса станет вытирать руки о синее пальто, на нем незаметно. А Эва ляжет, как отец, вытянувшись, и все окажется простым и понятным. Эвы нет и не будет. А она, Томаса, будет? Позавчера, кажется, Томаса поднялась к тете Аннете в мансарду, еще был жив отец. Тетя Аннета, не поднимая головы, не отрывая руки от бумаги, спросила: Томочка? Сиди, сиди, детка, я сейчас. Это прозвучало так, будто тети Аннеты не было в мансарде и она сейчас откуда-то явится. Томаса хотела уйти, но тут тетя Аннета бросила перо, улыбнулась и сказала: не сердись, детка. Вот и мамочка ваша сердится, но я пишу сейчас самую потрясающую сцену — убийство по неизвестной причине. В Париже, когда я там жила, произошло такое. Все газеты писали об этом. А оно произошло рядом с нами в доме. И я видела этого парня-убийцу, красивый, огромный, с шапкой волос, а глаза детские. Жертву — нет, я не пошла смотреть. Это была его приятельница, и только. Возлюбленная у него была другая. Прелестная. А та, убитая, говорили, дурнушка, их общая подруга, не богатая, не знатная, не возлюбленная. Ничто. Девушка без шарма и смысла. (Как я, подумала Томаса.) А тетя Аннета загорелась и рассказывала.
— Подумай, мне вдруг вспомнилось. Я пишу о другом — и вдруг это. И я стала писать об этом в совсем другой канве. Правда, не знаю, как закончить. Ту историю я так и не узнала до конца. Налетели дела, свои истории, без убийств, конечно… — Тетя Аннета засмеялась и стала смотреть в угол блестящими и неспокойными глазами, и взгляд этот потряс Томасу. Она поняла, что тетя Аннета действительно не здесь, а там, в Париже, бог знает когда, и видит всех троих: парня, дурнушку и возлюбленную.
— А это было давно? — спросила Томаса с интересом, которого у себя не ожидала, к писаниям тети Аннеты.
— О, очень давно, я только-только вышла замуж, — откликнулась Аннета и снова стала смотреть в угол.
— Но вы же пишете дневник, — уточнила Томаса.
Аннета чуть сморщилась и чуть задержалась с ответом: ну да, конечно…
— И вы придумываете? — сказала Томаса то, что хотела сказать, осуждая Аннету. — Придумывать дневник? Зачем?
— Почему же придумываю… — сказала Аннета немного недовольно.
— Но ведь вы сами сказали, что не знаете, как закончить убийство.
— Ну да. Но и что же? Я не знаю конца и потому додумываю, дописываю. Я так хочу, — сказала уже суховато Аннета и посмотрела на Томасу внимательно.
— Вы и должны остановиться на том, что знаете. Ведь иначе это не дневник, а ваши выдумки. — Томаса не понимала, как посмела она учить тетю Аннету. Но ее возмущала игра с дневником. С правдой. С жизнью. Так нельзя, решила Томаса.