— Из детдома? Зачем?
— Может, эта чего опять про нас нагородила? — спросила ее Надя.
А Сережина мама тот же вопрос перевела на меня своими глазами.
— Да нет, не то чтоб… Я хочу вас спросить, мог бы, например, Миша у них жить?
— Как это? — спросила Надя, но не меня, а Сережину маму. — Зачем?
И Сережина мама перекинула мне глазами: зачем?
— Я, конечно, знаю, что они лишены прав, но все-таки. Вот вы, соседи, — как думаете? Может, он с отцом смог бы?
— Ой, не знаю, — сказала Надя. — Пьющий уж он очень. Так-то вроде и ничего, но запьет — все ему нипочем. Тогда и сына у него нет и никого нет… Лида, ну стыдно же человеку, что проверяет, правда ли мы такие плохие, — что будем делать?
Сережина мама смотрела, смотрела на меня и вдруг прочитала у меня на лбу то же самое, что и Надя. То есть что мне стыдно. И как обрадовалась:
— Да ну что-о вы!.. Не вы первый так-то, к нам и уличком приходил проверять. Она любит жаловаться. И участковый приходил.
В общем, и уличком, и участковый, и я оказались не на высоте.
На районной карте таких горячих точек у меня набиралось, значит, двадцать. Если принять во внимание, что двое в группе сироты, то восемнадцать.
Но и эту цифру надо все же сократить. У одной моей девочки родители погибли при пожаре, у другой они, заядлые путешественники, утонули на какой-то сибирской реке, у троих мальчиков матери-одиночки были нетрудоспособны, а Танюшин сам был причиной смерти своей матери, она умерла в роддоме, а отец с горя запил, так что это можно и не считать… Такое пьянство — это не пьянство, это другое.
— После автомобильной катастрофы у одного человека пропал слух. У него было сотрясение мозга, и он долго лежал в больнице. Потом он стал как будто что-то слышать, но звуки шли к нему не извне, а жили где-то внутри, как будто он их сам выдумывал, а что слышал, так это просто казалось, понимаете? Он сначала так и думал, что это ему кажется. Но вдруг опять явственно что-нибудь услышит, какое-нибудь слово, только непонятное, или обрывок фразы, или даже музыку. Сначала все это сквозь неровный шумок, знаете, как в бане, когда народу много и ты то сжимаешь, то разжимаешь уши… Вдруг он обнаружил, что эти голоса как-то подчиняются ему, и он постепенно усилием воли научился выделять один какой-нибудь голос так, чтобы другие не мешали, он сосредоточивался на нем, а другие подавлял. Если этот голос не нравился ему или он не понимал его, он из общего шума, как ручкой настройки, выуживал другой голос.
Наконец он понял, что он самый настоящий радиоприемник, что-то у него такое случилось с мозгом — он стал воспринимать радиоволны. Никто, конечно, не верил, что он такой, что он слышит весь мир. Его стали считать замкнутым и гордым, он стал страшно рассеянным, и это служило поводом для насмешек. А между тем он улавливал волны короче самых ультра-ультра, так что слышал все: деревья, камни, травы. Самая неуловимая, почти немая, волна была у камня, чтобы услышать его, надо было к нему притронуться, и тогда он слышал стон, будто кто-то потихоньку ныл сквозь зубы. Он больше не ходил по траве, не рвал цветы, не ломал ветки, не собирал грибы и так далее. При всем при том, я уже говорил, он был совершенно глух. Он не слышал, что говорили окружающие обыкновенными голосами. Если не считать одного-единственного случая, когда он помог спасти рыбаков, посылавших сигнал бедствия где-то за десять тысяч километров, способность его оказалась бесполезна. Жена ушла от него, она считала, что обыкновенный приемник интересней, его хоть слышно. А этот… Сам все слушал, а передать, рассказать ничего не мог. Но он даже не заметил, что остался один, ему было все равно, ой только сидел и целыми часами слушал… Однажды, когда он наслаждался мелодией далекой Мексики, кто-то возле его дома позвал на помощь. Один профессор на старости лет решил зачем-то научиться кататься на велосипеде, всю жизнь он мечтал об этом, с самого детства мечтал о велосипеде. Сначала его у него не было, потом ему было некогда, а тут вдруг решил; он на даче жил. Налетел на забор и сломал себе ногу. Ну да, вам-то смешно, а ему было совсем не смешно. Стояла страшная жара, люди в эти часы тут не ходили, профессор был старенький, ничего не мог поделать, он страшно мучился. Вечером в окнах рядом зажегся свет, профессор снова стал звать на помощь, и опять к нему никто не пришел. Он даже видел в окно, как там по комнатам ходил человек, и он подумал, что это, конечно, глухой.
— Все?
— Все.
— Неправда. Профессор догадался, что тот, ну, глухой, правда, только у него еще способность, ну, как приемник…
— А его подобрали?