На подступах мы сразу почуяли неладное: туннель стал теплее, а в воздухе запахло чем-то странным и искусственно приторным. Сложилось ощущение, будто бы на станции жгли какие-то едкие свечи. Я скомандовал всем надеть противогазы, которые мы взяли с собой специально против этих ароматизированных психов. Гермоворота были открыты, поэтому издалека можно было примерно понять, что происходит внутри. Пройти другой дорогой не представлялось возможным, так как против этих “детей нового мира” – как они сами себя называли, взорвали все прилегающие туннели, кроме основных, чтобы максимально преградить им перемещение по метро. Правда, это им и не требовалось, судя по атмосфере внутри: мы пришли тогда, когда все обитатели проводили обряд. Они стояли на платформе в кругу, в центре которого был разожжён костер и резали себя, чем попало, а затем пили собственную же кровь, под аккомпанемент утробных завываний и бормотания. Прошло всего не больше трех лет свободного существования человека, а он уже нашел очередной веселый способ самоубийства во имя нового Бога. Ходило множество слухов, чем они питались и как вообще выживают: многие говорят, что они питаются лишь собственной и крысиной кровью, из-за чего их тела высушены, в глазах лопнули всевозможные сосуды, а все волосы выпали. Но я думаю, что эти аборигены никогда не отказывали себе в удовольствии перекусить и человечишкой. Все, что я понял, когда увидел эту картину: это шанс. Я шепотом объяснил, что нужно сделать, заранее проверив и подсчитав, сколько времени займет добежать от одной части до другой. На счет три мы все рванули с невероятной скоростью, надеясь, что они не успеют нас догнать, а если и догонят, то не успеют сгрызть. Мы бежали так быстро, как могли. Бежали не оборачиваясь, видя лишь конечную цель впереди. Сердце забилось невероятно. Мы успели! Но обернувшись, я понял, что на нас никто не обратил никакого внимания, а безумцы продолжали упиваться кровью и мучениями. Вот черт, - подумал я. – Ну и отлично, нам же лучше. Хотя это все очень странно. Очень. - Нам пока везет, а, товарищ Немец? – С белоснежной ухмылкой поинтересовался Зубной, когда мы снова выстроились строем и пошли в спокойном темпе. - Ты так не шути. Шутки до добра не доводят. - Ну уж прям и не шутить. Знаете, я зубами клясться не стану – уж больно люблю их, но пятой точкой чувствую, что без юмора нам в этом мире не выжить, товарищ Немец! - Давай посмеемся над этим за рюмкой на нашей станции, а не посреди бешеных убийц и психопатов. Как тебе идея? - Понял. Молчу, товарищ Немец!
Дальше дорога должна была быть долгой, но спокойной. Мы снова окунулись в эти бездонные бетонные пустоши, построенные кем-то, кто и не подозревал, что за ад будет твориться здесь спустя годы. Честно говоря, пока все шло слишком гладко, чтобы быть правдой. Но сейчас все уже позади, остался последний рывок. Надеюсь, что он принесет свои плоды. Все же идти отрядом куда проще и спокойнее, нежели одному. С самого начала я жил один, лишь иногда работая с кем-то, когда было невозможно иначе. Теперь же, у Алиты все существует по ее правилам. Следовательно, и я должен подчиняться, раз живу под ее руководством. Но мне даже начинало нравиться это все: когда твой тыл находится хотя бы под мнимой защитой - это греет душу. Единственное, что меня напрягало тогда, так это моя роль командующего. Никогда я не был лидером и всегда прикрывал свою задницу, лишь бы не подпалили, а теперь необходимо следить за всеми лично и отвечать за всех по-отдельности. Хотя у меня, кажется, пока что неплохо получается. Или мне чертовски везет.
Дорога до мирной станции занимала всего около часа. На пути были все такие же серые и бездыханные туннели, наполненные ветром, падающими с потолка каплями и ржавыми рельсами, правда, теперь без сладкого запаха, но меня это только радовало. Ребята уже подустали: с их лиц стекал сплошной пот, а дыхание стало очень частым. Но делать сейчас привал было бы слишком неправильно, да и никто не просил об этом, так что я начал думать о более насущных делах. Мне сразу вспомнилось это добродушное лицо Хромого, которого я видел последний раз при том самом побеге с Бричудной. Он помог нам с Армией, пристроив к себе на пару месяцев, а затем, мы, познакомившись чуть поближе с ближайшими торговыми соседями – Южной, отпросились у начальника и стали работать на Алиту. Короче говоря, репутация была хорошая как у него, так и у меня. Я был уверен, что нас тепло встретят или хотя бы не захотят убить – что уже было достижением в наше время. Имея большой опыт за спиной, мне тоже хотелось уже отдохнуть. Очень трудно долго находиться в туннеле, когда вокруг тебя сплошной мрак. Ты будто бы заживо похоронен и лежишь в бетонном гробу, который еще и протекает. Подходя к станции, я заметил указатель на стене: “И всех вас гроб, зевая, ждет. “ – Да уж, мысли материализуемы. Нам только бесов не хватает для полного счастья, тьфу. Гермовороты были закрыты, так что я начал стучать, что есть сил. Ответа не следовало около пяти минут, даже когда мы начали звать их во весь голос. Но тут тяжелая монолитная дверь, такая же, как в ту ночь, начала со скрипом открываться, высвобождая теплый желтый свет наружу. На нас было направлено несколько стволов, что заставило меня сразу скомандовать отряду поднять руки, а сам начал: - Мы с Южной. К вам должен был приехать гонец с докладом. Начальник знает. - Не было никакого гонца, а про начальника заикнешься еще хоть раз – от тебя ни черта не останется, понял, шайзе? –Тут до меня дошло, с кем я имею дело. - Вот черт, Моряк, ты? - А что, изменился сильно? - Да как-то трудно понять, когда от тебя только твой ствол торчит. - Да ладно тебе, не дуйся, Фюрер заморский. – Это было мое прозвище, полученное за недолгое пребывание на станции. Честно сказать, все, что было хоть как-то связано с Немцем – было моим прозвищем. Моряк приказал двум другим бойцам опустить оружие и вышел на свет: это был человек с темной кожей, тощий, без бороды и волос, но с отличным опознавательным знаком – с серьгой в носу, что отблескивала в свете фонарей. - Ну ты даешь, конечно! А где здоровяк? Не говори только… - Нет, нет, он жив-здоров, орёл! Его ничего не возьмет. - Хух, а то я уж подумал. Хорошо, проходите тогда скорее, а то с открытыми воротами не охота сидеть и ждать, пока всякая дрянь из темноты набежит. Заходя, нас ждало небольшое помещение, наполненное сплошными деревянными коробками, служившими стульями, столами, сошками и баррикадами. Моряк скомандовал двум несговорчивым напарникам, и железная дверь с тем же грохочущим, как и раньше, звуком, начала стремительно закрываться. Это была комната дозора, что отделялась от станции дополнительной металлической решеткой, которая открывалась ключом. Повернув его, моряк открыл решетчатую дверь и, развернувшись, кивнул нам в знак приглашения. Безмолвно переглянувшись с двумя бойцами, оставшимися на посту, мы вступили на станцию. Тут, на мое удивление, ничего не изменилось с момента моего последнего пребывания год назад: все тот же искусственный и такой редкий сегодня свет, сливающийся в единую палитру с желтовато-бежевым фасадом. Хромой считал, что если сохранить былое искусство, то возможно сохранить и человечность. Поэтому здесь находился целый стеллаж с книгами и вырезками газет, которые могли брать все желающие, с обязательным условием: возвратить все на место в том состоянии, в котором и было получено. Лоскутная была намного больше и уютнее Южной. Правда, люди здесь будто бы были спрятаны: они все жили под платформой благодаря ее размерам. Также, учитывая наличие света из-за здешних электриков, здесь было запрещено даже курение, а речи о кострах и не шло. Я почувствовал себя героем романа, который вернулся в некогда свой дом. Наверное, в основном потому, что здесь были мои хорошие знакомые, среди которых был и Моряк. - Значит так, вы знаете нашу цель, поэтому никакой выпивки и местных шлюх, всем ясно? Иначе наш профессор лично вас выведет на ночь в цепях. Мы спасаем сотни людей, а не веселимся. Можете отдохнуть около часа, а я вас потом найду. - Да не кипишуй, командир. Все будет чики-пуки. – Это был гадкий голос Снайпера. И на кой он мне достался, а? Ладно, надеюсь, что на сегодня все ограничится его лязгающими шутками. Моряк окликнул меня и я пошел с ним к начальнику. Единственный проход к Северной был возможен