- Все готовы? - Так точно, товарищ командир! – ответило человек пять или шесть. - Выдвигаемся согласно плану: На все про все восемь часов. Два часа до станции Северная, четыре часа на полную зачистку и поиск необходимого, а затем дорога обратно. Я командую – вы слушаетесь и беспрекословно выполняете приказы. Все ясно? - Так точно, товарищ командир! - Это не будет легко. Мы прикрываем друг друга и смотрим в оба. Без команды огонь не открывать. Все, пора. – Да, у Армии с его командирским голосом получается намного лучше. А, к черту. Сейчас главное выполнить задание, а остальное уже ерунда. Если все провалится, то уже ничего не будет важно. Попрощавшись с хозяйкой, которая провожала нас как в старых фильмах: с платком и слезами, мы направились ко второму выходу со станции – потайному для чужих, но известному каждому на Лоскутной. Он вел в служебный туннель, который пролегал напрямую к Северной. Первое время там постоянно находился патруль и один укрепленный пост, но за год не было совершено ни одного нападения, поэтому старик решил свернуть все, оставив лишь пару бойцов у самого подхода. На них мы и наткнулись сейчас. Отдав честь и приняв пожелание удачи, мы пошли вглубь. Да…У Хромого невозможно было что-то узнать по поводу мародеров, поэтому я сопутствовался лишь теми данными, которые дала мне Алита. Она собирала их около года: постоянные наблюдения и сплошные разговоры. Правда, в последние пару месяцев стояла тишина, отчего информация была устаревшей, но все еще весьма “впечатляющей”: данные о пропаже людей в том районе, смерти лазутчиков, сталкеров и прочие сводки, внушавшие лишь опасения или сомнения. Действительно нужной информации было мало: единственный вход и два выхода, один - наружу к ресторану, где и располагалось хранилище, а другой, ведущий к центру города, в самое сердце метрополитена, которое было уже давно отрезано. На самой “Северной” же находилось не менее двух десятков психопатов и убийц. На этом все важные пометки заканчивались. Не шибко много за целый год… Но оно и не удивительно. Если никакой связи, кроме слухов и сплетен нет, то хоть голубей посылай – толк будет тот же.
Мы снова оказались наедине с собой и своими мыслями. Идти было недалеко, но путь, отнюдь, не казался простым. Тут явно было светлее, чем на других переходах, не было гнусного запаха сточных вод или еще чего-то воняющего, но напряжение, витавшее в воздухе, можно было резать ножом. Все понимали, что через несколько мгновений польется кровь. Я пытался понять, правильно ли это – убивать? Тебе дали жизнь, а ты ее отбираешь у других. Но ведь ты отбираешь ее во благо тех, кого любишь, кем дорожишь. Или все сводится к тому, что ты отбираешь жизни ради себя? Но ведь те изверги убили сотню людей! Впрочем, как и ты сам. Есть ли у человека право забирать жизни других людей? Или оно только у Бога? А где этот ваш Бог? Видимо, он испепелился вместе с половиной своего детища. Люди звери – это навсегда. Раньше “человек” звучало гордо! А сейчас за это даже как-то стыдно.
Массивные ворота, покрывшиеся ржавчиной, были приоткрыты, что меня явно насторожило. Как только я увидел это, то сразу отдал приказ выключить все приборы и свет. Я разделил отряд: Снайпер, Цветочник и Моряк пошли со мной вперед проверить обстановку, а остальные продвигались медленнее. Подойдя вплотную, мое сердце снова застучало с бешеной скоростью. В голове завертелись всевозможные мысли, а перед глазами снова встало то прекрасное беззаботное лицо, к которому я уже никогда не сумею прикоснуться, поцеловать. Резко придя в себя, перед моим взором представилась самая худшая картина, которая могла тогда произойти: станция была мертва. Ничего.
Конец
- Постой, нет, нет! А как же чертовы запертые двери, сейфы и прочая хрень? - На станции пусто. Совсем. Все выходы завалены, кроме того, что ведет к Лоскутной. Там ничего не было. - У меня тоже пусто. Совсем. Будто бы они исчезли со всеми своими запасами, не оставив ни следа своего пребывания. Они, сука, просто испарились. – Армия еле сдерживал слезы, что было несвойственно для него. Мы все стояли в маленьком кабинете. Мы все понимали, что конец, которого человечество так давно ждало – настал и дышит нам уже не в спину, а прямо в лицо. Мой друг сейчас явно думал не о своей смерти. Парнишка, который успел стать для него родным сыном – Армия думал о его судьбе, о том, что станет с его единственной родной душой в этом богом забытом месте. - Что нам делать? – Спросил я, будто бы не зная ответа. - Я отправлю два отряда ещё в…Да какие к черту отряды?! Нет, Немец, нет. Ты не глупый человек и все сам понимаешь. Нам осталось не больше двух недель, так что я просто не знаю, что нам делать. Я не знаю, что сказать им, Немец. Люди снаружи ждут веселых новостей, хотя всё понимают. Что я им скажу? - Мы скажем вместе, - вступился Армия. – Мы втроем скажем им, что они умрут через две недели.