– Что с тобой? – сказал Дима мне вслед. – Сердце схватило?
– Нет, – пробормотал я. – Ничего…
Я не собирался никому рассказывать о женщине, которую люблю. Это моя жизнь, моя женщина, моя любовь – разве я обязан с кем бы то ни было делиться своими сокровенными ощущениями? Но, с другой стороны, разве все, что происходило в институте, не было общим достоянием, поскольку становилось результатом того или иного, ощутимого или прошедшего мимо сознания психологического воздействия? Я вспомнил в тот момент Никиту, и его «больно…», и девушку, которую увидел тогда и о которой Никита сказал, уходя: «Не потеряй ее»…
Я стоял в коридоре, так и не дойдя до туалетной комнаты, хватал ртом пересушенный раскаленный воздух и прекрасно понимал в тот момент, что встреча наша произойти не может по той простой причине, что женщина эта еще не пришла в мир. Я так и думал: «Она еще не пришла в мир». Что означали эти слова? Что явившееся мне видение было лишь предощущением далекого будущего? Или то, что в мир еще не пришла любовь, и если мы встретимся с этой женщиной сейчас, то не обратим друг на друга внимания? Такое могло произойти – я не помнил сейчас черт ее лица, и тембра голоса не помнил тоже, и даже рост этой женщины представлялся мне неопределенным – то ли высоким, то ли средним, то ли низким, – и как бы я узнал ее на улице? Только интуиция могла помочь, только она могла сказать «да», но ведь и прежде я надеялся на голос интуиции, когда знакомился с женщинами и вглядывался в их лица. Что изменилось сейчас?
Вроде бы ничего, но я точно знал, что изменилось все.
Я стоял в коридоре, холодный и влажный воздух хлынул в легкие горным ручьем и разбился на ручейки, а ручейки впитались клетками тела и наполнили их энергией, стекавшей от шеи вниз, к ногам, и в груди возникло стеснение, какое бывает в переполненном водой озере – нет больше места, а вода прибывает и хочет размыть берега, раздвинуть их, смять, и, кажется, есть для этого силы, но вода затопляет прибрежные низменности, напряжение уходит, и озеро успокаивается.
Странное это было ощущение. Не то чтобы неприятное. Просто странное. Вода или энергия, или нечто иное, чему я не мог подыскать названия, стекло к ногам и впиталось полом. Я опять стал собой, каким был пять минут назад. Разве что возникла не свойственная мне уверенность в том, что все будет хорошо. Неважно где и когда, но – будет.
И еще – я точно знал, что в институте мне больше нечего делать. Все кончено. Этот эпизод моей жизни иссяк, на экране мелькнул кадр с надписью «Продолжение следует», и пора включать свет, чтобы подвести итог.
Я повернулся и пошел в свою комнату, которую не любил назвать кабинетом. Кабинет – это нечто канцелярски-бездушное, а в своей комнате я жил. Сел за стол, отодвинул в сторону папки, бумаги и библиотечные книги и, положив перед собой чистый лист, аккуратным почерком написал заявление об уходе по собственному желанию.
Подписался, поставил число и ушел домой. Наверное, нужно было отнести лист в канцелярию, но я знал, что там никого не было – Галя, секретарь директора, как все, смотрела телевизор.
Самолет взлетел, по широкой дуге развернулся и взял курс в сторону моря. Солнце бликами плясало на его крыльях и фюзеляже, и я заслонил глаза ладонью. Теперь солнце не мешало смотреть, и я видел, как самолет, в котором улетала от меня Алина, набрал высоту и далеко над морем повернул к северу. Алина сидела у окна в одиннадцатом ряду кресел второго салона. Не знаю, для чего мне нужно было знать это, но я знал, хотя, конечно, не мог знать и, скорее всего, вообразил себе и это число, и фиолетовую заслонку на окне – Алина опустила ее, чтобы остаться наедине со мной.
«Алина, – сказал я. – Я вижу тебя, я слышу тебя, я говорю с тобой. Как такое возможно?»
Она повернулась к окну, всмотрелась в темную поверхность пластика с длинной поперечной царапиной, и ответила, улыбнувшись:
«Не знаю. Наверное, две половинки целого находят способ соединиться. Не думай – «как». Думай: «Что?»
«Что? – тут же спросил я. – Что ты будешь делать, когда вернешься? Ты говорила о матери. И о делах. Я ничего о тебе не знаю. Я не знаю твоего адреса. Куда звонить? Как писать?»
«Веня, – сказала она, – это не те вопросы. Почему ты спрашиваешь то, что не имеет значения?»
«А что имеет значение? – выкрикнул я мысленно. – Что?»
«Вот правильный вопрос, – сказала она. – Задай его себе, и получишь ответ».
– Господин, вы умеете с этим обращаться? – услышал я озабоченный женский голос. – Может, вам помочь?
Я стоял перед банковским автоматом и держал в руке кредитную карточку.
– Спасибо, все в порядке, – сказал я пышной брюнетке лет пятидесяти, проникшейся ко мне заботой человека, желающего объяснить обезьянке, с какой стороны лучше держать палку, чтобы сбить с дерева вожделенный плод.