Его злое лицо по-прежнему выражало презрение и ненависть. Черты исказились почти до неузнаваемости. Словно их свело судорогой. Маша отвернулась. Зачем смотреть? Наверное, так он смотрел на всех своих жертв, делая их последние минуты не выносимыми, наполняя их страхом, несправедливостью и отчаянным осознанием нелюбви к себе.
Она боялась узнавать в нём того человека, с которым собиралась провести всю оставшуюся жизнь. Она хотела отвернуться, и никогда больше не видеть лица Мясоедова. Даже во снах.
Подъехали машины и сирены мелькали в глазах, раздражая зрение и врезаясь в ушные перепонки. Мужчина в кепке, которого Маша считала маньяком, сталкером, вместе с напарником подтащил Игоря к офицеру в форме.
— Ну, кто теперь прав? Я же говорил, что это он. А вы мне: время теряешь, время… Всё доказательств вам подавай. Вот ваши доказательства, — он махнул рукой в сторону подвала. — Там улик по всем нашим висякам — полным-полно!
***
Шёл снег. Ложился густыми белыми хлопьями на всё вокруг, пряча прошлое и будущее под толстым слоем кристаллического льда.
Он стоял перед окном в своей тюремной камере, глядя на мир не мигая. Снег, как безупречное белое, на котором любая грязь — это чёрное. И разум не смел ему противостоять.
«Теперь у меня вовсе не станет имени. Имя — только мишура...» — подумал мужчина и сделал резкое порывистое движение.
Раздался глухой звук. А после ещё один, чавкающий звук, когда он выдернул хорошо заточенную зубную щётку, вонзённую в шею. Во все стороны хлестали брызги. Тёплая кровь струилась и пачкала белую в полоску фирменную тюремную рубаху. А он всё стоял и смотрел на белый свет, меркнущий на глазах....
Конец