– Чего лыбишься, черноглазый? – усмехнулась Оливия, качая головой в такт музыке. – Или тебе Дэвид Ашер не нравится? Даже песня вон про вашего брата. «Черное, черное сердце». Сгоревшее в мерзостном дьявольском огне.
– Я предпочитаю другую музыку, – туманно бросил Малит, закуривая сигарету.
– Какую? Детские песенки про петушков? – меланхолично спросила Регина, листая глянцевый журнал и тихо вздыхая, когда на разворотах ей попадался очередной голый мужчина, рекламирующий трусы или дорогой одеколон. – Хорош, красавец…
– Грайндкор,– коротко ответил демон, заставив Оливию рассмеяться. – Чего смеетесь, сестра?
– Не удивил. Вам только извращения подавай. Грайндкора у нас нет, но есть блэк-метал. Пойдет? – спросила она, переключая дорожку. Салон тут же наполнился новыми злыми нотками и монотонной долбежкой. – Darkthrone, дружок. Не сраный мелодизм норвегов.
– Вполне. Слишком много пафоса в текстах, но сойдет. И пока мы едем, может, расскажете, как так вышло, что из всего ордена святой Ангелины остались только вы?
– А может, тебе заткнуться и просто послушать музыку? – ласково спросила Регина, обернувшись назад. – Ты же сам все знаешь.
– Я слышал это от других, но предпочитаю рассказы очевидцев. Они более живые, – улыбнулся тот.
– Такта в тебе, как в члене импотента крови, – покачала головой Оливия, обгоняя еле плетущийся по дороге драндулет, за рулем которого сидела ветхая старушка с блаженной улыбкой. Монахиня поравнялась с машиной и, открыв окно, резко заорала, заставив старушку вздрогнуть: – Свали с дороги, курва! Едешь, блядь, как к себе на могилу. Уйди в правый ряд и не мешай тем, кто торопится.
– Безопасность на дороге превыше всего, – промурлыкал демон, смотря в обуянное ужасом лицо старушки, которая вдавила педаль в пол и умчалась далеко вперед. – Теперь велик риск того, что она разобьется.
– Невелика потеря. Ты видел её улыбку? Старая ведьма наверняка под кайфом, – буркнула Оливия. – В этом блядском городе каждый житель под кайфом. Без него видать жить не так дерьмово. Даже малые дети торчат на сахаре и ядерной газировке, которая поражает радиацией их органы. Но всем насрать. Тебе тоже должно быть насрать, раз уж задержался здесь.
– А мой вопрос? Я хотел бы услышать ответ.
– Не отцепишься, да? – хмыкнула монахиня. – И что тебе рассказать? Как твои черноглазые дружки напали на монастырь святой Ангелины и покрошили всех? Как орден не пережил одну кровавую ночь? Иди ты в жопу, нечистый, со своими вопросами.
– Я слышал много версий о падении вашего ордена. Слышал и о падении других орденов, – не смутился Малит. – Но вы. Вы последние уцелевшие из ордена святой Ангелины. Вера еще жива.
– В этом городе давно нет веры, Малит, – тихо ответила Оливия, чья вспышка злости внезапно сменилась черной меланхолией. – Люди творят страшное и считают, что это правильно. Ты смотрел телевизор? Там этой хуйни навалом, и они ей верят. Они верят лицемерам, а не своей интуиции. Они боготворят подонков, а единственных добряков распинают на потеху толпе. Это же так смешно, блядь! Да, когда-то несколько орденов охраняли человечество от происков твоих собратьев, пока само человечество не забило большой и потный хер на своих защитников. У людей появилась другая вера и другой Бог, Малит. Бабло и оружие. Вот, блядь, два главных Бога новой веры. Веры, в которой всем насрать на ближнего. Только нам было не насрать. Твои собратья неплохо поработали над человечеством, изменили баланс, смутили и увели во тьму миллионы душ. А потом нанесли удар. Мы с Региной были детьми, когда на орден напала кодла проклятых и за несколько часов уничтожила то, что мы звали семьей.
– Это не было согласовано с Владыкой…
– Да поебать всем на согласия, дружок, – рассмеялась Оливия, а вместе с ней и Регина. – Только ты и некоторые верховные иерархи, может, и верят в собственное величие, пока стигийцы, луксуры и прочий сброд творят, что хотят.
– Мы помним, как кричали наши сестры, когда обезумевшие твари рвали их на части. Помним, как сестры выбегали на улицу и просили защиты у прохожих, но всем было плевать, Малит, – поддакнула Регина. Черные глаза монахини налились гневом, а в голосе зазвенела ярость. – То была ночь великой Резни, когда проклятые почти уничтожили нас. До обычных людей им никогда не было особого дела. Они корм, свежее мясо, наивные душонки, которые так легко уводятся во тьму. А мы мешали им. Мешали им смущать эти душонки. Боролись за них и чаще всего побеждали ценой своей жизни.