– Вижу, – кивнула монахиня и, дождавшись, когда голова светловолосого покажется в дверном проеме вагона, нажала на курок. Пуля со свистом впилась в висок демону, заставив того отлететь в сторону и громко завизжать. – Пули их не остановят. Надо, чтобы ублюдки сами сняли маски.
– Я выпью твою кровь, а потом оторву башку и выебу в рот! – прохрипел Комед. Искаженное злобной яростью лицо мало походило на детское. Наоборот, в нем четко проявились другие черты, а глаза заволокла чернильная тьма.
– Ебалка не выросла, – ответила Оливия, выпуская в проклятого еще две пули. Одна из них разворотила коленную чашечку демона, а вторая впилась в плечо, из-за чего рука Комеда повисла плетью. Монахиня рассмеялась, когда проклятый взвыл от боли и спрятался за ржавым металлическим листом. Но смех застрял в горле, когда носа достигла чудовищная вонь, а на грязный пол упала чья-то тень. – Регина!
– Вот, блядь! – прошипела монахиня, направляя пистолет на Фамеса, который, пользуясь моментом, подкрался и схватил Оливию за ногу, после чего поднял над головой. – Не дергайся!
– Легко тебе говорить! – ответила та, отчаянно лягаясь и стараясь попасть ногой по носу на животе демона. – Во имя славных, добрых Телепузиков, как же он воняет, а.
– Фамес жрать! – зарычал демон, не обращая внимания на пули, которые впивались в его плоть с жадным чавканьем. Точно так же чавкала и пасть, жадно и злобно, чуя живую плоть. Оливия, чей пистолет валялся на полу, продолжала извиваться и крыть проклятого на все корки. И это, на удивление, помогло, потому что Фамес задумался. Даже пасть перестала лязгать клыками.
– Ты жопоголовый безобразный говноед, – рявкнула Оливия. – Будь проклята твоя пиодермическая жопа, сраный ты мутант! Пиздуй в свой Ад и пугай там грешников!
– Фамес не говноед! – прорычал демон, хватив кулаком по стене вагона. – Фамес велик!
– Велик, блядь, как чирей на жопе Иезекилля. И уродлив, как шлюха, которую скопом сношали сто хуев, пока не залили напрочь дурным семенем! Отпусти, выедок безглазый!
– Идиот! – прокричал светловосый, когда Фамес задумчиво хмыкнул и швырнул Оливию в сторону Регины. – Убей их!
– Фамес не идиот! Фамес умный! – в голосе проклятого послышалось сомнение. – Фамес не говноед.
– Фамес долбоеб. Ну, просто редкостный, – покачала головой Оливия, хватая пистолет с пола. Она прицелилась, прищурив глаз, а затем выстрелила, попав демону аккурат в нос. Пуля с мягким шлепком пронзила гнилую плоть и наполнила воздух ревом проклятого. Но на монахиню тут же бросился другой, который поджидал удобного момента, сидя на потолке. Демон зашипел, когда Регина наставила на него пистолет, а затем раскрыл пасть и длинным языком выбил и её оружие, и оружие Оливии. Затем, спрыгнув, он вальяжной походкой подошел к сестрам и, склонившись, неприятно усмехнулся.
– Умные сестрички, – прошипел он. – Знаете, что мы не выносим ругани.
– О чем ты, Ситис? Я просто покрыла твоего уебищного родственничка хуями, – хмыкнула Оливия, прижимаясь к Регине. Та лишь закусила губу и настороженно следила за быстрыми движениями второго брата.
– Но мне плевать на ругань, – улыбнулся он. – Я быстрее ваших слов.
– Тогда просто иди в жопу, – отмахнулась Оливия. Она вытерла пот со лба и гадко улыбнулась демону. – И братцев своих захвати.
– Непременно. Сразу, как потешим себя дивным рагу, сделанным из ваших сладких душонок, – рыкнул Ситис и тут же изогнулся в агонии. – Я не Голод, и не Жор. Я выше самых высоких гор.
– За всю хуйню стреляешь в упор. За парней и двор исцеляешь запор, – вставила Оливия, ногой пытаясь подтянуть к себе пистолет. Но черноволосый заметил это и, лающе рассмеявшись, отбросил оружие еще дальше.
– Я есть Жажда, и имя нам Легион, – прошипел он, принимая истинный лик. – Явитесь, братья. Отриньте личины. Кушать подано.
– Ох и гнусные же вы, – выдохнула Оливия, когда к Ситису присоединились братья. – Воистину, Стигийские людоеды.
Ситис был тощим, похожим на палку с ручками существом. У него, в отличие от Фамеса, была голоса – вытянутая, с маленькими черными глазками, и длинной пастью, украшенной острыми клыками. Кожа проклятого была похожа на высушенную бумагу, под которой лениво перекатывались сухие узлы мышц.
Комед был широк в плечах и чуть ниже брата. С уродливой головой, горящими от ненависти глазами, жуткими желтыми зубами, которые запросто перегрызли бы даже бетонный столб, как и говорил Малит. Таковы были Стигийские братья, и грешники выли от ужаса, когда проклятые выбирали себе жертв на трапезу. Съеденный становился частью одного из стигийцев и был обречен ждать Страшного Суда, страдая от ядовитой кислоты, которой был наполнен желудок людоедов.