Вещи обычно оседали в многочисленных закладных лавках, где их никто не покупал, но охотно обменивал что-то приглянувшееся на дозу. Мобильники, техника, машины – все передавалось Иуде Моисею, а тот уже сам решал, кого наградить той или иной роскошью. Горе тем неудачникам, кто решил прикарманить добычу. Король лжепророков всегда об этом узнавал, а затем жестоко и показательно наказывал провинившегося. После наказания обычно в бесплатных столовых появлялось дивное мясное рагу. Но о мясе, которое пошло на рагу, спрашивать было глупо. Все и так знали. Тела праздношатающихся, которые рискнули заглянуть на Счастливую улицу, тоже оседали во вместительных кастрюлях бесплатных столовых, а кости шли на украшения, которые носили даже дети. Особенно ценились зубы в хорошей сохранности и черепа. Поговаривали, что у Иуды Моисея целая коллекция из черепов тех, кто каким-то образом утаил от короля лжепророков добычу. Примерно три тысячи штук, если слухи не врали. Власти давно обнесли счастливую улицу бетонной стеной, а на въезде и выезде поставили патрули – тяжеловооруженных наемников Герта Принца Таля, известного в городе дельца и главы «Таль Индастриз». Наемникам было плевать, кто въезжает во владения Иуды Моисея. Они охотно впускали каждого, кто уплатил пропускной взнос. А выпускали только тех, у кого имелся талон на выезд и лицо совпадало с базой въехавших. Посетителю давалось лишь двадцать четыре часа на пребывание на Счастливой улице. Если человек опаздывал, то становился вечным заложником Иуды Моисея и пополнял грязные толпы оборванцев, готовых на все ради порошка, косяка или какой-нибудь маслянистой жидкости.
– О, смотри, забор покрасили, – обрадованно воскликнула Оливия, указав рукой в сторону бетонного забора, на котором неизвестные нарисовали огромное граффити – «Иуда – пизда». – Вот сразу светлее тут как-то стало.
– Не люблю это место, – поморщилась Регина, заставив Оливию вздохнуть.
– Знаю. Но сраный король обдолбышей, на удивление, сплетен знает куда больше, чем Иезекииль. Плюс, он запретил своим отморозкам нас трогать. Забыла?
– Нет. Просто не люблю это место, – повторила Регина, паркуя машину возле высокого небоскреба, который выделялся среди остальной серости и унылости, как огромный прыщ на холеной заднице. Здание было ярко освещено, из открытых дверей звучала музыка, и через них бесконечным потоком валили люди – грязные, оборванные и с лихорадочным блеском в глазах. Регина вздохнула и покачала головой. – Почему он не пользуется мобильником?
– Боится, что его могут прослушивать. Хотя кто в здравом уме сюда сунется? Тут же невозможно и шагу ступить, чтобы не вляпаться в чье-нибудь говно и подцепить двести двадцать болезней сразу. Ладно. Вешай на стекло знак этого мудозвона и пошли. Я не хочу задерживаться тут дольше нужного.
– Готово, – кивнула Регина, повесив на зеркало сушеную мошонку, помещенную в стеклянный куб. – Не понимаю я этого символизма. Зачем мошонка, а не монета, к примеру?
– В стиле Иуды Моисея, сестра, – философски ответила Оливия. – Пошли поздороваемся.
Оливия, выйдя из машины, тут же закурила сигарету, потому что дышать зловонным воздухом Счастливой улицы было попросту невозможно. Тут же начинало тошнить, а голова начинала кружиться, словно после центрифуги, и только никотин загадочным образом поддерживал не привыкшего к воздуху района человека.
Монахиня нахмурилась, когда к ней подковылял согнутый и безобразный старик, который вытянул сморщенную ладонь в язвах и трагично взвыл во всю мощь своих тщедушных легких. Оливия поморщилась, выслушала терпеливо долгую и нудную тираду старика, а потом, хмыкнув, показала ему средний палец.
– Смилуйся, сестра! – прошамкал старик и улыбнулся. Десны у него воспалились и кровоточили, а от аромата упал бы в обморок любой. Любой, кроме сестры Оливии. – Подай денег, чтоб хлеб испечь. Помолюсь за тебя и муки куплю себе на ужин.
– Ага, блядь. Героиновой? – фыркнула монахиня и попятилась, когда старик попытался схватить её за платье. Девушка выхватила пистолет и тут же навела его на старика. – Съебись отсюда, спидозавр! Или Иуда Моисей из твоей мошонки мне брелок для ключей сделает.
– Злая ты, сестра Оливия, – пробурчал старик. – А еще монахиня.
– Иди в жопу, старый. Меня на добро не разведешь. Наоборот, я тебе жизнь сохраняю, гнусный ты мешок с говном.
– Все мы когда-нибудь окажемся перед Его лицом.
– Угу. Не забудь попрощаться, когда тебя в котел отправят. Если тебе кажется, что ты достиг дна, то помни, что под дном есть Ад. Регина! Ты чего застряла?
– Иду, – кивнула та, ставя машину на сигнализацию. Несколько пар глаз, наблюдавших за ней, хитро блеснули, но увидев на зеркале знак короля, тут же скисли и негромко застонали.