– Следи за машиной, дед. И может быть, я дам тебе пару монет, – произнесла Оливия, после чего покачала головой. – Знаю вас. Машину не тронете, но говном измажете, психи дурные.
– О, ты столь добра…
Монахиня махнула рукой и, кивнув громиле у дверей, направилась к лифту. Здоровяк лишь улыбнулся и, проводив монахинь взглядом, снова нацепил на лицо суровую маску. Все носят маски. Без них сложно жить.
– Сестра Оливия? Сестра Регина? – Оливия поморщилась, когда вошла в пентхаус и с порога услышала скрипучий голос короля, который лежал на просторной кровати, скрытый полупрозрачным балдахином. В воздухе, на удивление, пахло свежестью, апельсинами и смазкой. Причем ароматы смазки почти забивали все остальные запахи.
– А ты, как обычно, даже жопу от лежалища не оторвешь, чтобы посетителей встретить, – фыркнула монахиня и, покачав головой, отказалась от стакана апельсинового сока, который ей поднес темнокожий мужчина с золотым обручем на шее. Все знали, что золотыми обручами Иуда Моисей клеймил своих рабов. Сексуальных.
– Хотя бы убрался, и то хорошо, – добавила Регина. – Прошлый раз тут использованные презервативы вперемешку с журналами по готовке валялись.
– О, мы просто готовили ротшильдские кулебяки, – рассмеялся король. – Подойдите ближе. Дайте взглянуть на ваши свежие лица.
– Эх, жаль, твой громила оружие забрал, – вздохнула Оливия и, чуть повозившись, вытащила из-за голенища небольшой острый нож. – Почти все. Как думаешь, Иуда, хватит мне проворства попасть тебе в глаз? Вставай, паскуда, мы по делу.
– Дела подождут, сестра, – усмехнулся король и высунул лицо из-за балдахина. Чуть погодя наружу вылезло и его тело. Король был гол и, как обычно, омерзителен.
Верхняя половина тела короля была женской. Лицо, испещренное глубокими складками, толстые губы, маленькие бегающие глаза безумной старой женщины, отвисшие мясистые уши с толстыми золотыми кольцами в них. Висящие почти до пупка груди, сморщенные и похожие на две подгнившие груши, которые вот-вот упадут на пол и зальют его сладким переспелым соком. А нижняя половина была мужской. Кривые волосатые ноги с безобразными пальцами, отвисший пивной живот с кучерявой шерстяной дорожкой и кривой член с могучими яйцами, который угрожающе раскачивался, когда король двинулся навстречу посетителям с распростертыми объятиями.
– Ты опять яйца увеличил? – вздохнула Оливия, пожимая протянутую руку короля. – Как они еще не лопнули?
– Королевские яйца должны быть больше, чем у подданных, – хмыкнул Иуда Моисей, внимательно осматривая Оливию. – Зато ты не изменилась. Совершенно. Уверена, что не хочешь пару уколов? Мой помощник раздобыл дивную субстанцию…
– Себе ее коли, – поморщилась монахиня и покачала головой. – Но это же конец света. Не яйца, а два бейсбольных мяча… Раза в два больше.
– Я рад, что тебе понравилось, – улыбнулся король. Зубы у него были желтыми и в странных коричневых пятнышках, но Оливию этим было сложно удивить. Она проследовала за королем и заняла место у большого панорамного окна, выходящего на балкон. Регина присела рядом, а сам король вальяжно раскинулся на кушетке и взял в руки туго свернутую самокрутку. Закурив, он наполнил воздух тяжелыми клубами коричневого дыма, а потом, улыбнувшись, склонил голову набок. – Что привело сестер ко мне? Вряд ли вы соскучились по старине Иуде и решили проведать его просто так.
– У тебя тут слишком угнетающая атмосфера, – ответила Регина. – И от воздуха блевать тянет.
– Правительству плевать на воздух в Счастливом квартале, – буркнул король. – Ну а если им плевать на жителей, то мне и подавно. Два торчка сдохнут, четыре новых придут. Естественный отбор, как ни крути.
– Это же твои подданные, – ехидно бросила Оливия, закуривая сигарету. Регина, взяв со столика журнал, погрузилась в меланхоличное листание страниц и лишь изредка отрывала взгляд от накаченных мужчин в нижнем белье.
– Сестра, Счастливая улица существует с тысяча триста восьмого года. Неужели ты думаешь, что все её население когда-нибудь вымрет? – рассмеялся Иуда Моисей, почесывая промежность. Монахиня нахмурилась, но комментировать это не стала. – Каждый день улица пополняется новыми душами. Клерки из финансового квартала, у которых от работы бессонница, едут сюда за таблетками. Торгаши скупают оптом весь лед, а студенты робкими кучками выносят почти всю травку. Кто-то уходит, но большинство остается. Здесь царит свобода.
– Здесь царит нищета и разруха. Только твой дом сияет в центре, как напомаженный чирей. Впрочем, мне плевать. Каждый сам свой выбор делает.