— Конечно!
— Что же?
Палька ответил, ни на минуту не задумавшись:
— Распространить подземную газификацию на все угольные месторождения. Получить хороший технологический газ, годный для замены кокса в металлургии, — без этого нельзя целиком покончить с подземным трудом.
— А замена кокса в металлургии возможна? — усомнился Трунин.
— Почему же нет? Ведь не сам кокс восстанавливает железные руды, а СО и Н², так? Окись углерода и водород извлекаются из кокса, превращаемого в газ. Эти компоненты газа забирают кислород из руды, освобождая железо. Так почему бы не подавать в домны готовый газ нужного состава? Мы на днях начнем опыты получения технологического газа.
— Счастливый ты человек!
— Ага! Но почему ты подумал об этом?
— Я вот не знаю, чего хочу — на всю-то жизнь! И очень боюсь ошибиться.
Помолчав, Трунин проронил еле слышно:
— Я сегодня поругался со стариком… ну, с Русаковским.
Сердце Пальки замерло на миг — так оно отзывалось на эту фамилию.
— Из-за чего? — спросил Палька, удерживая другой вопрос.
— Да все из-за того — что делать. Чтоб не ошибиться.
Трунин не объяснил подробнее, задумался. Отсветы реклам пробегали по его пухлому лицу. Палька не удержал вопроса:
— Как они… как Татьяна Николаевна?
— Превосходно, — равнодушно ответил Трунин.
— Мальчишники бывают по-прежнему?
— Мальчишники? — рассеянно переспросил Трунин. — А, мальчишники! Те — иногда. А наши… Понимаешь, мы ведь все-таки склонили старика на свою сторону. ОРАТ — помнишь? Олег Русаковский, Александров, Трунин. Старик долго сопротивлялся. Не хотел ввязываться в промышленность, в практические дела. Есть у него этакая олимпийская недоступность! Ну, втянули. Даже не мы. Сама обстановка — пятилетки, оборона страны, Гитлер. Что такое алюминий для авиации, да и не только для авиации, понятно. А наш метод — огромное увеличение и ускорение производства алюминия. Он это понял. И до чего же мы славно работали! Каждый вечер, вчетвером, иногда до ночи…
— Вчетвером?
— Да, с Татьяной Николаевной. Мы ее прозвали богиней вдохновения — не без подхалимства, конечно. Она здорово помогала. Чертежник, регистратор, библиограф. И ночью такие ужины закатывала!
— Что же, заинтересовалась алюминием? — натужным голосом спросил Палька.
— Да нет! Когда мы закончили, она сказала: придумайте еще что-нибудь, Пленок, что вам стоит!
— С алюминием — Илька придумал?
— Он. Такая уж у него голова. Русаковский говорит: чудесный сплав сосредоточенности и непостоянства. Хорошо сказано?
За тяжелой шторой нашли наконец танцевальную музыку, зашаркали подошвами. Ночной холод приник к щекам, сочился за воротники рубашек.
— Ты мне скажи, Павел. Вот ты — был аспирантом. Наука, теория и все такое. Не жалеешь ты, что ушел от всего этого в свою газификацию?
— Это ж мое! Как я могу жалеть! И потом — тут и наука, и техника, и все вместе.
Лицо Трунина было до странности серьезно.
— Зовут меня на внедрение нашего проекта. Главным инженером. Полгода продвигали свою идею, дрались, теперь — осуществлять! Это ж такое дело! А старику кажется — измена науке, разбрасываетесь, нет настоящей целеустремленности.
— А тебе хочется пойти?
— Очень.
— Что ж ты, не можешь уйти без его согласия?
Трунин покачал головой и надолго умолк. За шторой кончили танцевать, Липатов и Игорь что-то напевали — нестройно, хрипло. У самой шторы зазвучали два голоса, мужской и женский. Женский принадлежал дочке Катенина, в мужском Палька с удивлением узнал Алымова. Значит, Алымов вернулся?
— Мне так хотелось увидеть! — сказала Люда.
— Представьте себе — ночь. Южная черная ночь — и в темноте сверкающий голубой факел! Все голубое, как на луне. Только лучше, потому что сделано человеком! Вы понимаете?
Так говорил Алымов, и Палька слушал его возбужденный рассказ, как собственный, только более связный и поэтичный, у самого Пальки так не получилось бы. За эти слова, за это волнение он разом простил Алымову все прошлые и будущие грехи.
— В университете я учился средне, — заговорил Трунил, — чуть не бросил, хотел ехать в Арктику. А потом — Русаковский. Учитель с большой буквы. Я ему обязан всем, что во мне есть. И обидеть его… Однако холодно. Выпить, что ли?
Палька придержал Трунина за локоть. Ему было страшно важно понять:
— Значит, Русаковский — действительно большой человек?
Трунин удивленно вскинул брови, отчего лицо его стало еще более круглым. Ответил не он, а Илька Александров, проскользнувший к ним под штору.