— Та-ак… А оттуда он — куда?
Мама презрительно дернула губами и сообщила, что сегодня — день рождения этой… Татьяны Николаевны и папа пойдет «на весь этот шум».
— Сколько же ей лет?
— Не знаю. Говорит, что тридцать пять.
— А ты по-прежнему не любишь ее и к ним не ходишь?
— Я люблю Русаковского, когда он один. А ходить нужно только туда, куда хочется. На иное жаль терять время.
Это говорила старая большевичка. Она сердилась и, наверно, весьма преувеличенно представляла себе «весь этот шум», создаваемый Русаковской, но справедливости ради тут же объяснила:
— Он колебался, идти ли. Я сама его послала. Тем более что у меня заседание. Ему полезно встряхнуться, — добавила доктор Митрофанова. — Он слишком безотрывно работает. Как я понимаю, ты побежишь туда, как только я уйду, — насмешливо предположила мама.
— Это идея! Но сперва я провожу тебя на заседание.
После бивачных условий Светлограда, работы с утра до ночи и общества Речной Тоськи было особенно приятно попасть в среду интеллигентную, блестящую и веселую, увидеть нарядных женщин, — вернее, нарядную женщину, потому что тут, как всегда, безраздельно царила Татьяна Николаевна, две пожилые родственницы в счет не шли.
Татьяна Николаевна была в восторге от появления Игоря, — видимо, не хватало молодежи. Женя Трунин все-таки уехал на Алюминиевый комбинат.
— А Илька Александров здесь?
Татьяна Николаевна с притворной веселостью сказала, что Илюша отбился от рук, целые вечера играет в теннис — новое увлечение! Приедет попозже.
Игоря уже не интересовало, будет ли Илька, — в приоткрытую дверь он заметил отца — отец что-то оживленно говорил и казался помолодевшим, посвежевшим, таким Игорь его не видел давно.
Встреча вышла еще лучше, чем он представлял себе. Отец, не стесняясь, обнял его, и расцеловал, и похвастал перед гостями:
— Вот какой сын вымахал! Строитель Светлоградской ГЭС!
И уже не отходил от Игоря.
По случаю дня рождения стол был парадно накрыт, а столовая уставлена цветами — в корзинах, в горшках, в вазах. Татьяну Николаевну посадили на возвышение, украшенное розами, — она была очень хороша среди роз, но уверяла, что муж придумал это нарочно, так как при каждом движении ее подстерегают шипы. Русаковский казался очень влюбленным. Большинство гостей — тоже.
И только два человека были заняты друг другом — отец и сын. Они и сели рядом, на конце стола, и при всех тостах чокались за что-то свое. Никаких объяснений между ними не было, объяснения оказались ненужными. Почему узнал отец, что сын много пережил и продумал? Какими путями он дошел до понимания того, в чем сын не признался? Только он сказал:
— Вот теперь можем выпить за отца и сына. — Чокнулся и лукаво спросил. — А святой дух не завелся?
— Святой — нет, — ответил Игорь.
Отец поперхнулся от смеха и с мамиными интонациями сказал:
— Разберемся!
Галя Русаковская — в кружевном платьице, с громадным красным бантом — сидела по другую сторону от Матвея Денисовича и старательно потчевала обоих.
— Выпьем за Галинку, пап? За то, чтобы гидротехник Русаковская повернула на юг те реки, которые не успеешь повернуть ты!
Произнеся тост, Игорь испугался слов «не успеешь», — но Матвей Денисович уловил в этом тосте другое, неизмеримо более важное для него, выпил до дна, а потом нашел под столом и крепко пожал руку сына.
Звонок возвестил о приходе запоздавшего гостя.
— Это Илюша! — воскликнула Татьяна Николаевна, радуясь, что ее свита укомплектована полностью.
Действительно, за дверью мелькнул Илька Александров, но перед собою он пропустил в комнату высокую тоненькую девушку, одетую по-спортивному ловко.
— Прошу внимания! — провозгласил Илька. — Витя Сарычева. Кандидат физических наук. Теннисистка-перворазрядница. Привел, потому что отдельно от нее я уже не человек.
Первое, что заметил Игорь, было быстрое изменение в лице Татьяны Николаевны — внезапный гнев, минутное смятение, а затем чарующая улыбка. Вторым впечатлением Игоря было то, что девица, без которой Илька Александров уже не человек, некрасива и к тому же слишком высока и худа. Девица и Илька в четыре руки преподнесли Татьяне Николаевне небольшую, слегка потрепанную книжку.
— О, это библиографическая редкость! — воскликнул Русаковский.
— Сейчас мы вас усадим, — сказала Татьяна Николаевна, высматривая, куда приткнуть прибор.