— Да ты не работаешь! Каким чудом ты дома?
— Тебе показалось — меня нет дома.
Не смущаясь приемом, Катерина вошла и стала у окна рядом с братом. Ее ноздри жадно втянули усилившиеся к вечеру запахи сада — нагретой коры, яблок, маттиолы.
— Вечер-то какой!
— Вот и шла бы гулять.
— Гулять?
Она усмехнулась, села на подоконник, по-хозяйски подтянула под ноги стул, охватила колени сильными, загорелыми руками.
— Мне с тобой поговорить надо, Палька.
— Ну?
— Не «ну», а слушай. Мне больше не с кем. Если с мамой, она в слезы, я раскричусь, и выйдет свалка… — Она помолчала, подыскивая слова. — Ты знаешь, Палька, какие у нас отношения были… с Володей?
Вот и пойми женщин!
— Брось, сестренка. Что старое бередить?
— Зачем бередить? — откликнулась Катерина и подняла ясное лицо. — У меня ребенок будет.
Палька чуть не свалился с подоконника, а Катерина продолжала:
— Вот и не забудется. Если сын — Владимиром назову. Ты чего как в обмороке?
Глянула вызывающе, а лицо светится. Но ведь это безумие какое-то! Теперь, после случившегося…
— Трудно тебе будет, одной-то…
— Дурак! — ласково ответила Катерина. — Одной трудно, а я ведь не одна буду.
— Да, но воспитать, растить…
— А я что, инвалид? Квалификации нет? Заработать не сумею?
— Да, но… Конечно, дело твое…
— Заикаешься, как заика! — с гневом прервала она. — Говори уж прямо: ни жена, ни девка — и ребенок без отца. Задело? А мне все равно!
Никогда Палька не думал, что можно плакать от жалости, а тут от слез глаза защипало.
— Катеринка, ты ж еще молодая!
— А рожать надо в старости, да?
— Ты погоди. Случилось большое несчастье. Вову не вернешь. А у тебя впереди вся жизнь.
— Я Володю никогда не забуду.
Со дня несчастья она говорила «Володя» вместо прежнего панибратского «Вовка». И брат подчинился этому.
— Ты пойми, не кончается жизнь в двадцать четыре года! Пусть не так, как Володю… Но ты еще встретишь кого-нибудь. Да погоди ты! — прикрикнул он в ответ на ее негодующий возглас. — Не зарекайся, дуреха. Неужели ты до старости одна жить будешь? Не полюбишь никого?
— Может, и полюблю, — медленно сказала Катерина и с ненавистью взглянула на брата. — Зарекаться глупо. Жизнь длинная. Но при чем здесь это?! И неужели я ради этого… сейчас… Ах, ничего ты не понимаешь! — со слезами в голосе выкрикнула она и встала.
Палька придержал ее за локоть, неумело погладил по спине.
— Катеринка, давай не ругаться!
Слезы опять обожгли глаза. Что ж она делает с собой? И ничего нельзя изменить. Другие как-то избавляются, хоть и запрещено. Но Катеринку разве уговоришь?
— Лишь бы ты не пожалела потом.
— А я, может, только теперь саму себя жалеть перестала.
Она перекинула ноги через подоконник, соскочила в сад. И он соскочил за нею. Обнявшись, медленно прошли по дорожке и остановились у забора, закинув на него локти. Здесь к запахам сада примешивались вкусные дымки самоваров и очагов. Под деревьями и у калиток вспыхивали огоньки папирос, отовсюду неслось журчание голосов — неторопливый вечерний ручеек.
Западный край неба был еще желт, но краски быстро меркли.
— Фимка, в киношку пой-де-ем? — что есть силы закричал через улицу соседский хлопец.
— Пой-де-ем! — издалека откликнулся Фимка.
Стайкой прошли принарядившиеся для гулянья девушки, — наверно, в сад имени Первой Пятилетки, называемый в быту просто Пятилеткой или Чубаковским парком.
Прошел, петляя, непутевый Тимоха — запьянцовский малый, которого то выгоняли с шахты, то, пожалев и поверив клятвам, принимали снова.
— Э-эй, держись за землю, Тимоха! — крикнула ему Катерина.
— А я — ничего, — убедительно сказал Тимоха и зашагал очень прямо, железными, негнущимися ногами.
Затем в конце улицы появился незнакомый франт в мягкой шляпе, сдвинутой на одно ухо. Два пышных цветка — две канны — пламенели в его руке, выглядывая из газетины.
— Гляди, Катерина, что за щеголь топает?
— От Ваганихи кто-то, — сказала Катерина. Только у десятника Ваганова разводили канны, старая Ваганиха ими тишком подторговывала.
С любопытством людей, выросших в поселке и знающих всю его жизнь, брат и сестра вглядывались в приближающуюся фигуру.
— Фу ты, это же Липатов!
Катерина весело охнула и перегнулась через забор:
— Липатушка, ты куда, на свадьбу?
Он не остановился, только помахал рукой и на ходу лицемерно удивился: а что такое?
— Шляпа откуда? Прямо англичанин какой-то!