В центре круга, опираясь спиной о фонарный столб, одиноко стоял Никита Кузьменко. Он не казался пьяным: стоит себе принаряженный для гулянья красивый паренек с молодецки развернутыми плечами, светлый чуб свисает на лоб, на губах детская подкупающая улыбка.
— Что стряслось? — спросил Игорь.
Захлебывающийся, шалый голос Лельки пояснил:
— У нас тут представление, Игорь Матвеевич, идите в первый ряд балкона. Очень интересно!
В это время на земле, у ног Никиты, что-то заворочалось, закряхтело, заохало — какой-то странный белый мешок. Никита мгновенно вскинул над головой руку с финским ножом и бешено рявкнул:
— Лежи! Убью.
Взвизгнули девушки. Из открытой двери чайной донесся женский голос, кричавший в телефон: «Милицию! Алло! Алло! Милицию!»
Игорь хотел подойти к Никите, но его удержали. Со всех сторон раздались предостерегающие возгласы.; «Не троньте! Убьет! С ножом кидается! Глядите, что с хлопцем-то сделал!»
Игорь вгляделся: у ног Никиты лежал человек, закатанный в скатерть; с одного конца свертка торчали ноги в изыскательских сапогах, с другого конца — голова с кляпом во рту.
— Кто это там? Товарищи, что же вы стоите?
Свои хлопцы ответили из темноты:
— Пробовали! Порежет, хуже будет. Не в себе он! Что ж, его под тюрьму подводить?
Лелька снова подала голос:
— Гошка там. Отдыхает. Очень даже удобно. Как младенец спеленатый.
Буфетчица нашептывала в самое ухо Игоря: «Она все время и подзуживает… из-за нее все… Тоже выпивши…»
Чувствуя, что на него смотрят и медлить — значит показать, что испугался, Игорь решительно вступил в светлый круг, но Никита в неистовстве заорал:
— Не подходи! Убью!
— Меня-то не убьешь, не за что, — как можно добродушней сказал Игорь, рисуясь под взглядами зрителей. — Убери нож, приятель, да собирайся, поздно уже, я за вами на машине приехал.
Никита узнал Игоря по голосу, уставился на него мутным взглядом, снова подкупающе улыбнулся:
— А я что? Я ничего. Не подойдешь — не трону.
И вдруг, сильным взмахом руки с ножом очертив пространство вокруг себя, вызывающе выкрикнул:
— А подойдет кто — зарежу! И не обижайся! Сказано, не подходи!
Игорю оставалось каких-нибудь три-четыре шага. И помирать от ножа пьяного хулигана не хотелось. Но разве Никита способен поднять на него руку после всех дней, проработанных бок о бок?
— Ты что, не узнал меня, Никита? — мирно спросил он и шагнул вперед. — Это ж я, Игорь. Погуляли и хватит. На, закури. Спички у тебя есть?
Никита удивленно поглядел, переложил нож в другую руку, достал коробок. Игорь подошел вплотную, они закурили от одной спички. Папироса прыгала в руке Никиты, он проносил ее мимо рта.
— Вот так, — Игорь всунул ему папиросу в зубы, кивнул на спеленатого Гошку. — Этот пусть лежит, а мы поедем. Да убери нож, что ты размахиваешь им, как мясник, еще порежешься спьяну. Дай-ка мне его, вернее будет.
Нож сам выскользнул из ослабевших пальцев Никиты. Теперь видно было, что пьян он мертвецки.
Под восторженный шепот девушек, чувствуя себя героем, о котором завтра будут рассказывать и в лагере, и в поселке, Игорь обнял Никиту и потащил к машине.
Полукольцо зрителей распалось. Куча парней со смехом развязала Гошку — Гошка был тоже пьян, грязен, измучен и, встав на ноги, заплакал. Когда всхлипывающего Гошку привели к машине, Никита уже спал.
— Парни, в кузов! — командовал Игорь. — Наумова, сядешь в кабину! Давайте поворачивайтесь, и так прославились на весь район!
Притихшая Лелька потянула его за рукав:
— Игорь Матвеевич, я уж с Никитой, в кузове, растрясет его. А Гошка пусть в кабине, вон какой он… жалкий.
В пути Никиту вырвало. Лелька держала его голову и ласково приговаривала:
— Ничего. Ничего. Ты не смущайся, это ничего. Полегчает.
— Ты бы там вот так помурлыкала, — сказал кто-то из парней.
— Молчи уж лучше, храбрец! — огрызнулась она.
Когда приехали в лагерь, Лелька помогла спустить Никиту на землю, проследила взглядом, как его втащили в палатку, сбегала за ведром и тряпкой, не стесняясь, высоко подоткнула подол нарядного платья и прикрикнула на шофера: