Мертвенно бледный я наконец проснулся и на счастье встаю в бархат ковра возле постели Сюзан.В
-- Кофе, чай, у меня чайника нет, в пакетиках, без кофеина. Черт, не найду фильтры. У меня засорился. А, поцелуй меня, сюда.. делай.
-- Я уже не могу.
-- Всегда так.
-- Позвони мне на выходных, представься Жозефиной.
Апулей был в расстройстве. Он стоял на одной из площадей Венесуэлы, гордился своей скромностью. Истосковавшись по родине, вспоминая родной уголок бабушкиного дома с видом на дожди с солнцем, когда зрел виноград, и никто не говорил. Апулей начал играть на гитаре интенсивные и напряженные партии. Молодые безумцы начали обступать его и выкрикивали слова страсти и свободы. Среди собравшейся молодежи оказался Чарльз Майкл Китридж Томпсон IV и его возлюбленная Ким, менявшая иногда свое имя на Кэли. Они слушали Апулея и с содроганием познавали свои первоочередные желания, а они были просты и обыденны, но хотелось заняться их воплощением по-особенному, и сделали они это практически там, не отходя далеко, лишь забежав в подъезд одного из старых домов, где не было лифтов, но был чердак, который насквозь был пронизан далеко не свежим ветром города, но куда доносились звучания гитары Апулея. После обоюдных удовлетворений им показалось, что именно в тот самый момент, когда им не терпелось покинуть площадь, зародилось желание разрушить канон, о существовании которого они и не догадывались. Им захотелось разделаться с музыкой точно так же, как они разделывались друг с другом, бессознательно и ненасытно, в любых удобных, и зачастую совсем неудобных местах.
Они напились пива, и, схватив Апулея за руку, потащили его в ночь без ночлегов и безрассудства. Он пил самый вкусный портер, и Ким кричала, о том, что у каждого своя вселенная, и вопрошала небо, сталкивающее жаждущих высоты с высоких этажей, превращая их полеты в эскизы, во что же тогда превращается их совместное движение в уличной дымке, если у каждого своя вселенная. Неужели ты не мог придумать себе более простое имя. Хочу, чтобы ты был Фрэнком Первым, а не Томпсоном Четвертым. Мне легче будет писать тебе записки на уроках. Но не становись дельфином. Хорошо, что ты вернулся в мою комнату тогда, в день дурачества и преображений. Ты на время превратился в котенка, и никто в общежитии не мог поймать тебя, и накормить тебя было немыслимо сложным занятием, ты подружился со всеми мышами на нижних этажах, и они все чаще посещали мою комнату, но ты же знал, как я боюсь их, но ты смеялся по-человечески, а однажды чуть не овладел мной по-кошачьи, но как человек; не могу забыть твои лизания, признаюсь, я получила оргазм, но ты не вошел в меня, это сложно было сделать, и хорошо, что однажды ты пришел ко мне, совсем традиционным человеком с огнем в губах и картами давно разыскиваемого тобой океана на ладонях. Я обрадовалась, а ты сказал, что снова умер из-за меня. Апулей не мог наслушаться, вытирая слезы. Фрэнк поздоровался с очередным продавцом марихуаны. Детям, которые смотрели вечерние мультфильмы, он посылал воздушные взрослые поцелуи, в воздухе уже пахло его социализмом. Он всегда стремился спрятаться в социальных программах и не высыпаться никогда, помогая кому-то как-то на добровольной основе. Потом бы он женился на волонтерке в каком-нибудь поезде. Без свидетелей. После душа в пансионе для добровольцев они зачнут ребенка, и этот ребенок разоблачит магию мироздания. Апулей потерял дар речи. Но Кэли продолжила, когда, совсем исчерпав запас своего пивного бокала, ей жутко захотелось кого-то поцеловать. И в своем дикобразовом желании она преуспела, грандиозно выцеловав глаза одного бармена, очумевшего от ее напора и тут же выплеснувшего свое восхищение себе в руки, и еще облобызав музыканта на сцене, выбрав момент, когда он слегка отвлекся от пения и своей бездарной гитары, засмотревшись на свои беспричинно увеличивающиеся формы, и целовала его, сдирая рубашку и впиваясь в его налитые плечи и мокрую грудь. Потом Кэли захотела мороженого, и всех угостил Джордж, неведомо как оказавшийся среди присутствующих. Скажи, друг, неужели ты в нашей жизни? А Джордж уже утратил свою удачливую способность отшучиваться, общаясь с Фрэнком. Однажды они создали группу, и оказалось, что спор о качестве и смысле творчества превратил их в истуканов, навсегда застывших где-то на полпути к творчеству. Сегодня они решили, что вспомнят все, и дружественные взгляды в баре окружавших их посетителей наполняли их ощущениями первосортности, умерщвляя их мысли о безысходности бытия и бесполезности себя, о сексе ради спасения, о пьянке ради забытья, о героине безрадостном ради активности. Кэли была сексуальнее Ким, и каждый хотел ее, но сегодня они влюбились друг в друга. Ничто не увязло в праздности. Апулей даже рассмеялся и совсем пьяный протрезвел и начал заново, роняя без толку сутры, доставаемые периодически из походной сумочки. И они заиграли.......
Все только начинается: из-за боязни вымученным вернуться домой, и во избежание последующей необходимости описывать сослуживцам приключения в Венесуэле, я простился с Кэли, и, взяв за руку Ким, вышел с ней из кабаре в надежде уехать с Ким к ней домой, где она обычно становилась собой и теряла пафос, которым наделяла ее Кэли, и вместе с ней в ее ванне написать стихотворение об этом вечере. Обожаю работать с Ким, когда она уже не Кэли, а было бы недурно разоблачить некую сердцевину этого женского образования. Она когда-то была объявлена президентом Амазонки, и ей сказали спасибо полуголые индейцы, назвали ее Сестрой осы, и пообещали после ее смерти разделить ее тело между самыми уважаемыми вождями благородных племен, и приготовить из его частей изысканные блюда на священном костре. А на самом деле, она удостоилась Нобелевской премии за вклад в развитие косметологической хирургии. Даже Агнесса тогда позавидовала ей. Как лучшей любовнице среди незамужних женщин ей вручили уникальный набор приборов и аксессуаров для ведения любовных игр, изготовленных еще во времена Людовиков XIV и XV. Но когда я уединялся с ней в ее тесной комнате, но с широким окном, она превращалась в девушку, беспечно заплетающую себе косички и рассматривающую журналы со сплетнями и красочными фотографиями знаменитостей. И я затаскивал ее в ванну, когда заканчивался чай, я пил его быстро и безостановочно, и мы придумывали строки по очереди. Смеялись над своими произведениями, плескались водой, иногда обнимались, но появлялась Кэли, и мне не хотелось этого. Я переживал, думая, что всегда будут такие несовместимости. А сегодня я просто шел к ней домой. Людям нужны люди. Какой абсурд. Все -- лишь тебе. Знать бы твое имя. Или оставить твой псевдоним нетронутым и, едва прикоснувшись губами к глазам, унести наконец-то на губах один из твоих самых запоминающихся взглядов. У нас все сходится. У нас будет одинаковое количество детей, и пол совпадает, но почему мы не можем расстаться со своими одиночествами, или мы не любим ситуацию, но любим себя, а кроме нас некому больше решить, что остается вместо нас на планете, если мы не вместе. Ты меня трогаешь, то есть то, что ты делаешь со мной, трогает меня. Ты пользуешься тем, что я трогателен, а ты трогающая, и трогаемая, но не мной, а тронуть твое сердце я могу лишь безвольно отдаваясь твоей чарующей рифме, давно не используемой в поэзии, но воскрешенной тобой искусно и неподражаемо. Влюблюсь лишь в экстравагантных женщин в закрытых клубах, подыму себя на второй этаж, открою дверь, а она неожиданно приедет на лифте, следившая за мной, влюблюсь, и, влюбляясь, назову ее Климентиной, она обидится, но по-доброму, поправит меня, оказавшись Эмелианой, и я пущу ее в свое жилище, на ходу раздевая, целуя уши, подставляя шею ее губам, ощущая их жар и готовое к стонам дыхание. Перестав дышать, распутываю ее легкие брюки, приклеиваюсь к ее телу, расклеиваюсь и перемешиваюсь с ней. анее ее было сложно не заметить, но я возвращался с закрытыми глазами, наслаждаясь лишь запахом, который меня преследовал, и она преследовала меня, как Кэли в один из вечеров, поссорившись с Джорджем, как Сюзан однажды случайно следовала за мной, думая, что я ее будущий сокурсник в университете, и испуская в итоге восторженные крики на ночном берегу речки возле студенческого общежития в моих объятиях. Многим я обязан Климентине, но я не знал, что Пьер имел какое-то отношение к ее отцовству, я думал, что он увидел ее в школе, проводя там семинары, будучи уже зрелым ординатором, готовящимся приступить к практике в клинике и работать вместе с Пабло или вместо Пабло. Я думал, что именно тогда на какой-то из головокружительных лекций он полюбил ее, но Климентина не могла не знать своих родителей, или ее бабушка всегда говорила ей, что придет однажды время, ей исполнится шестнадцать лет и она узнает, кто оказался виновником ее появления на свет, может именно поэтому она и дожила до шестнадцати и не искромсала свои вены в желании хоть раз в жизни сделать что-либо значительное, пусть для самой себя, и она не захотела противоречить своей старенькой бабушке, а лишь почувствовала жалость к ней, и к ее участи. Но явных доказательств у моих предположений не было, и познакомился я с Пьером и Климентиной лишь потому, что сам однажды влюбился в нее, девочку, списывающую контрольную у своего соседа, наблюдая за ней и ее движениями, присутствуя на уроке биологии в качестве ассистента преподавателя, тогда для меня было сделано исключение, и решили использовать меня как пример для описания всевозможных недугов. Я мог ярко изображать эпилептиков и клептоманов. Она на несколько секунд задержала взгляд на моих губах, я точно угадывал, куда смотрели глаза людей, и еще я заметил, что всматриваясь в мои губы, она вспомнила о том, что ее грудь медленно растет, но влюбленные в нее мальчики жаждали прикоснуться к ней. Она к тому же вспомнила в тот самый момент, что ее бабушка однажды проговорилась о том, что появится человек, который в один замечательный и незабываемый день сможет вместе с ней (Климентиной) увидеть бессюжетный сон с выстраивающимися в глазных яблоках цифрами телефонного номера, позвонив по которому он сможет услышать свой голос. Падая на пол в своей детской комнате, Климентина услышала телефонные звонки и решила скорее поднять трубку, но боль после падения была нестерпимой, ей пришлось прикладывать лед к разным участкам тела. Это наверняка звонил Джордж, поссорившийся с Кэли. Однако ей понадобился я, тогда еще совсем неопытный и ничего не знающий об отношениях между женщиной и мужчиной, мне еще не хотелось терять девственность и начинать взрослую жизнь, тем более мной все чаще интересовались работники клиники на аллее Понтификата. С другой стороны мне надоело бороться с эрекцией и всеми возможными способами сдерживать ее. В Климентине было все, что заставляло наливаться кровью мой пенис. Я ужасался тому, что могу осмелиться заниматься сексом, утрачивая чистоту помыслов, но были еще и мысли о чистоте чувства. Каждое утро я приносил бы ее в наш независимый приют с одной шатающейся кроватью, после ночных прогулок по пустынным улицам. Она бы не могла обойтись без моих рук, несущих ее к раздетым нервам, к экстазу, кричащим краскам глаз, и маразматическим всплескам губ и вспышкам волос. Мы бы ни на секунду не забывали друг о друге. And no obsessions could chase us.