Но губы мечника немы — не шевелятся, не дают ответа. Сжаты, изломаны — будто осколки железного клинка.
Вы убиваете меня, — вскрикивает Ананка там, за его плечами — и его губы стискиваются ещё плотнее: «Убийца не может не убивать».
И объятый пламенем факел кажется страшнее любого меча. Все станут чудовищами, — кривляется позади мечника Ананка. Ты сам говорил это! Ты хотел идти сюда… спасти меня! Но в скривленных губах — память о разрезанной ладони и двух схлестнувшихся волнах крови: «Я хотел спасти брата, на тебя мне плевать». Я дам тебе крылья, — заходится в крике Судьба. — Ты же скучаешь по небу, да?! Я верну их тебе, я… И железные губы размыкаются. Делая шаг навстречу грузному Гратиону — Танат Железносердный бросает в сторону Судьбы сквозь зубы: — Бездарно дерёшься. Но Судьба, кипящая от ненависти, не собирается умирать там, за его спиной. Вскидывает голову и визгливо хохочет, обретая сходство с Лиссой-Безумием. «Бездарно? Ах, бездарно?! Погоди, ты меня еще не знаешь…» Ананка-Судьба очень любит бить в спину. Это знаю я. Потому не удивляюсь, когда посреди боя вдруг взвивается теплое домашнее пламя. Приносящее с собой Гестию. Сестра взбудоражена, взволнована. Первым делом находит меня глазами, размахивает руками, кричит: — Брат! Брат! Потом еще что-то, только вот ее не услышать: крик сестры заглушается радостным ревом Палланта. Козлоногий Паллант к Гестии близко. Потому что он еще и крылатый. Потому что — хищно падает с небес. Все остальные — далеко. Словно фигурки на доске бесконечной, причудливой игры. Вот оно — поле: черное, с серыми, мокрыми, островками скал и возвышенностей, между которыми бурлят волны. Вот — разбросаны Гиганты: Гестия и Порфирион — на соседних клетках… через несколько — Афина схватилась с Эхионом, и ей не успеть. Еще дальше — Арес сплелся воедино с драконоподобным Даматором, и ему не успеть ни за что… Черная фигура — Стикс — в одиночку удерживает двух Гигантов: до того ли ей?! С краю — очень важная фигура Владыки Морского: вот он взмахнул трезубцем, волны в атаку на Палланта послал. Только куда там волнам воевать с небом — рванулись ввысь в бессильной ярости, да и на землю рухнули. Отползли, пристыженные, к своему Владыке, которому тоже не успеть. Какой-то странник сорвался с места и несётся опрометью — куда, смешной?! Выше головы не прыгнешь! Постоял бы, посмотрел: это же такая интересная игра… Гигант Паллант с радостным визгом тянет руки вперед. Пикируя, как орёл на пугливого зверька. Гестия пятится, в горстях слабо, смешно, испуганно, всхлипывает пламя. Сейчас одну из пешек сметут с доски — важный ход! Вот златоволосая фигура лучницы выпускает новую стрелу — успеет ли хотя бы эта?! А самая интересная — далекая фигура мечника. У которого, правда, нет меча, зато есть факел. Непоправимо, невозможно далекая фигура, которой ни за что не успеть. У которой есть только попытки — изломать вокруг себя мир и шагнуть… куда?! И возможность смотреть. И Судьба за его плечами — вконец спятившая, бросающаяся меленькими, радостными смешками: «Хе… хе… кто теперь бездарно дерется? Хе… тебе нельзя вмешиваться, ты же помнишь об этом, Железносердный?!» И все это я, вроде бы, не должен видеть. Потому что бегу. Отшвырнув в сторону двузубец — чтобы было легче. До предела напрягая мышцы ног — до разрыва икр и груди, потому что Флегры лежат вокруг меня мертвыми складками: их не сломать, не сдвинуть, не пройти по дороге, ведомой богам… Только бежать — наперегонки со стрелой, которую выпускает из лука Гера. И надеется, что мы оба успеем и оба не промахнемся. Не успеваем и промахиваемся. Сперва Гера: ее стрела скользит по чешуе Гиганта, почти царапает приплюснутое ухо — и летит себе дальше, солнечным бликом — в воздух. Потом я: остается меньше десяти шагов, когда Паллант камнем падает на добычу — и рвется с ней в небо, оставляя на земле упавший диплакс да пронзительный женский вскрик. Выдох рвет грудь на части, в горле — не по-божественному сухо и солоно: Паллант слишком близок от того, чтобы уйти в небо совсем, скрыться от глаз за облаками Нефелы. Пальцы вновь стискивают двузубец, пришедший на зов. Удар, которого Гигант не замечает — ну да, у него же еще нет смертности, где там вторая стрела Геры?! Запаздывает. Не успевает — потому что с гоготом уносящегося прочь Палланта уже не догнать стреле, не догнать ветру, крыльям птиц, потому что он несется быстрее всего, кроме, разве что… Вместо стрелы Геры приходит иная — яркая, огненная, спущенная с тетивы неизвестно кем. Или, может, с неба свалившаяся — мгновенно упавшей зарницей. Сносит Палланта с крыльев. Процветает ослепительной вспышкой в небесах. Миг — нет, неуловимая часть мига, и вот уже земля содрогается под ногами от звука тяжкого падения. Гарью начинает вонять сильнее, а откуда-то стонет голос Палланта: «Да чем меня…» — Вот же Тартар, — хрипит какой-то недобитый Афиной Гигант. — Эта плесень еще и летает. — Да мы сами… того… удивляемся, — отвечает на это Арес, перерезая Гиганту глотку. Говорят, есть такая богиня победы — Ника. Летает по полю боя, распахивает над победителями белые крылья. Только вот Стикс не взяла свою дочурку на бой на Флегры. Вот и пришлось выкручиваться как получится. Потому в небе над садом матушки Геи — не белые крылья. Огненные. Распахнулись во всю ширь — пылают, с нехорошим намеком для Гигантов. Говорят, увидеть крылья Смерти — нехорошая примета. Паллант, например, увидел: когда поднял голову из пепла, в который воткнулся при падении. Тут же получил стрелу в глаз и помер от копья Афины. Такое увидеть — это же не шуточки. — Как мне звать тебя теперь? — выпалил я, когда он опустился рядом, держа на руках Гестию. — Танат Огнекрылый? Крылья медленно гасли за плечами бога смерти. Оставляя волосы чуть подпаленными, а физиономию — слегка удивленной. За спиной Таната стихал глухой, болезненный вой умирающей Судьбы. А Гестия даже не удивилась. Сиганула с рук мужа и схватила меня за плечи. — Аид, я за тобой! Тебе сейчас надо… к Япету надо, туда, в дом Эпиметея, там… там Кора, и эта, которая в сосуде, и… Глаза сестренки распахнулись широко и доверчиво. Впустили — внутрь. В недавнее, истекающее соленой болью прошлое. «Прости, — тихо и строго сказали оттуда другие глаза — зеленые глаза, глядящие с нежностью. — Я должна. Они идут останавливать тебя — там… я иду вместе с тобой — здесь. Да. Теперь я поняла нашу клятву. Вместе… во всем. Ты ведь уже понимаешь, что иначе нельзя, да? Прости меня, мой муж… мой царь. Я ухожу». По древней глине под ее пальцами медленно, издевательски медленно ползли трещины. «Я знаю», — шепнул я ей — так, будто она могла слышать. «И ничего не скажешь напоследок?» «До скорого свидания». — Она… она не придет, — сказала Гестия, отчаянно цепляясь за меня — иди же! Останови, верни, исправь… — Нет, — тихо сказал я и осторожно передал сестру в руки ее мужа. — Она придет обязательно. Кивнул Танату — не сворачивай крылья, Огнекрылый, они тебе понадобятся. Отвернулся, безразлично ступив вперед. На прямую дорогу. Предугаданный, единственный, верный путь. В неистово бурлящие волны — как на ровную тропу. Мимо кипящей битвы — отметая ее, как неважное. Проходя сквозь нее, как игла сквозь ткань. Как стрела сквозь спокойный воздух. Нацеленная, оперенная стрела — глядящая в лицо Ананке. Она поняла это, потому что — испугалась. Потому что я снова услышал ее — далекий, раздирающий вой, издалека: «Чем будешь бить, Кронид?!» Ты ведь не можешь снять с пояса Серп (под пальцами разочарованно и нетерпеливо вздыхает щербатое лезвие). Тебе слишком дорога твоя армия. Так чем же ты вознамерился сражаться со мной? Неужели — своим двузубцем? Нет, — мотаю я головой и испаряю скипетр власти из своей ладони, и собачьи морды, истаивая, глядят укоризненно. Так чем же, — задыхается Судьба. Возьмешь меч? Пустишь стрелу? Ударишь копьем?! Не знаю, — пожимаю я плечами, бредя по колено в морских волнах. Наверное, я могу тебя ударить всем. Или уже — ударяю. «Ты! — заходится в крике Судьба. — Ты выковал из них оружие, ты!» Не только ты можешь ковать оружие, — киваю я. Ты сковала из меня копье над миром. Кажется, я нечаянно наковал много больше тебя. И теперь у меня есть лук, и меч, и копье, и дротик, и факел, и даже трезубец. Разящие одновременно. Ты видишь это? Понимаешь это. Проходишь через этот бой — но не так, как я. Ты ведь бежишь. Судьба, оголтелая, мечется по полю. Не знает, из-за чьих плеч кричать: все равно ведь поразит копьё… стрела… клинок. Судьба, кажется, встретилась с Неотвратимостью и умирает разом в несколько глоток: вот один Гигант в воздухе нанизывается на полыхающий клинок, взятый в случае надобности («Нет! Не так!»). Вот второго ударяет отравленная смертностью стрела под колено, а копьё заканчивает ударом в печень (Это неправильно!). Вот бьётся третий в конвульсиях — дротик угодил в горло («Да не так же!!!»). И надо всем этим — над предсмертными хрипами Гигантов, и свистом стрел Геры, и нежной музыкой волн… Над всем — страшный треск рвущейся ткани. Истирающихся, уходящих в небытие строк. Чем будешь бить… Судьба отворачивается и пускается вприскочку. Так, будто можно остановить неумолимо надвигающееся лезвие Неотвратимости. Так, будто есть щит от этого меча. …бежит. Бежит. Пока не оказывается за нужными плечами. За плечами подоспевшего к полю битвы Алкионея. И ухмылка неуязвимого Гиганта скрещивается с ухмылкой древнего Серпа.