— Я… — и осеклась, остановилась, споткнулась о прищур взгляда. Недетского взгляда, неюношеского.
«Зачем ты… охотишься на меня?»
«Будущим царям нужны наставники».
«А кто тебе сказал, что я буду царем? Или что я хочу им быть?»
«Но ты хочешь свергнуть своего отца. Я — богиня разума и могу научить… подсказать».
«Подсказать, как смотреть, подсказать, как стрелять, подсказать — как свергнуть отца. Чего я буду стоить, если мне все время будут подсказывать?»
Метида вдруг почувствовала себя странно юной. Дочь Океана стояла перед юнцом — сыном Реи Звездоглазой. Ёжилась под пронзительным взглядом будущего.
И ощущала себя легкомысленной девушкой, которая ничего не может дать тому, кто стоит напротив.
Ни решимости. Ни мудрости. Ни зоркости.
Ни окрылить, ни направить — дойдет сам. Может, собьет в кровь колени по пути. Но дойдет.
Улыбка — непослушная, озорная — стала шире, полезла на губы, упорная. А так хотелось красивой истории, — подумалось вдруг Метиде. О всеобщем блестящем спасителе, возмужавшем на Крите. Впитавшем в себя поучения богини Разума.
О будущем, одетом в сияющие одежды, которое позволит давать себе советы, выполнять за него работу, вести…
В таком будущем можно было бы утонуть, словно в Океане, — подумала вдруг Метида. Раствориться в нем навеки. Так может, пусть себе непричесанное, дикое будущее бегает по лесам? Играет в игры, учится смотреть и притворяться. Да, Мойры, мудрые советницы. Я нашла Судьбу. Для всех. Посмотрела на нее и решила оставить в покое. — Позволь подарить тебе хотя бы оружие, — сказала она, сглотнув, — в память о нашей встрече… Литос*. Он смутился, кажется. Покосился в сторону свиты и проговорил тихо: — Те, кто меня воспитал, говорили, что мужчина может подарить женщине что-нибудь в память о встрече. После ночи. Не знал, что бывает и наоборот. И у тебя пока нет причин дарить мне подарки, богиня. Метида замерла. Посмотрела на юношеское лицо с пронзительными глазами. Подумалось вдруг: почему нет? Он поймет. Он не потребует ничего взамен. — Ты развеселил меня — это пока никому не удавалось, — помолчала, решилась. — А если мне вдруг захочется купить твою ночь? Возьмешь от меня подарок? И засмеялась, понимая вдруг — что чувствуют сестры, которые плещутся в легких волнах дни напролет. Смешно это — когда заставляешь зардеться судьбу для всех. — Если вдруг стану царем — может, и возьму, — усмехнулся сын Крона, и разговор окончательно скатился в глубины Тартара. — Цари они такие… странные. Только ты учти, у меня уже есть оружие. Два оружия. Лук и стрела — подарки от бабушки. Как их на что-то сменить? — Бывает — оружие меняется. Когда меняется… — глянула на лук, на легкую белую стрелку, которую стрелок выхватил словно из воздуха и теперь вращал в пальцах. Осеклась, побледнела. — И давно тебя навещала… бабушка? — Лет семь-восемь назад, — пальцы юноши бережно погладили истертый, обшарпанный металл. — С тех пор и играю. — Играешь… — эхом отозвалась Метида, не отрываясь взглядом от лука, от серебристой стрелки. Подняла глаза, сказала тихо: — Прими от меня хотя бы знание. Оружие может быть — одно. Всегда одно — до тех пор, пока его не поменяешь. — Но она дала мне два… — Может быть, она тоже во что-то играла, Литос. Древние любят загадывать загадки. И играть. А может быть… Больше она не сказала ни слова. Он тоже молчал. Задумчиво щурился на стрелку в своих пальцах, поглаживал лук — словно решал: какой подвох может заключаться в том или этом? Стрелка и лук хранили невинность и покорно лежали в пальцах. Метида вздохнула. Перехватила последнюю стрелу взгляда — черную, выкованную из задумчивости. «Во что играешь ты, о Литос?» — пустила навстречу свою. «Увидишь, — ударило в ответ. — И помни: я не буду играть вечно». И — только в отдалении зашелестели кусты да закачалась на ветке мертвая гадина. Из других кустов неторопливо вылез обширный козий зад. Покачался и двинулся в заросли, как корабль — в бурю. Было? Не было? — А кто это был? — окликнула нимфа из свиты. Метида не ответила. Перехватила копье, двинулась вперед. Передернула плечами, пробормотала на ходу: «Так… местный один. С козой» — и удивила свиту прытью. Спешила к тому месту, где остервенело выли псы, бросаясь на выползшее из-под земли чудовище. С шипастым хвостом, с когтистыми лапами. С полной пастью зубов, которыми тварь уже успела покалечить двух куретов и изранить почти всех гончих. Визги, всхлипы и рычание тесно переплелись в воздухе. — Богиня! — возопила свита позади. — Ты на это охотиться будешь?! Метида остановилась, укрылась за стволом. С усмешкой качнула головой. Зачем охотиться, если можно смотреть? Вот охотники. Наскакивают на подземного жильца в смешной надежде, что это он — их добыча. Вопят, размахивают копьями, подбадривают, суетятся, то за деревья отскочат, то товарищей позовут. Псы — бросаются в бездумной верности, виснут у чудовища на чешуйчатых боках, на мощных лапах, развлекаются под ударами хвоста. Зачем? Для чего? Хозяин сказал. Вот хор нимф — истошно визжат, дают советы издалека. Мужчинам — как воевать. Нимфам виднее, рядом с ними не хлещет шипастый хвост, на них не нацелены клыки. Вот сама подземная тварь — глаза пылают огнем. Подземные твари иногда выбираются из своих логовищ — когда услышат шум охоты. Подставляются, открываются мнимо. Охотятся на доверчивых охотников, которые думают — что главные здесь они. Иногда у тварей получается. Вот как здесь. Еще один сбитый с ног курет покатился по влажной траве, закрывая руками изорванный бок. Если только… Стрела свистнула из ниоткуда. Явилась из воздуха, белая, легкая. Адамантовая. Аккуратно и строго воткнулась чудовищу в горло. Напоминанием: не следует забывать о случайностях. Нелепых, бегающих по лесу… играющих. Таящихся в невидимости, у тебя за спиной. Богиня Разума кивнула своим мыслям. — Это — не моя, — сказала тихо голосам Мойр, живущим в памяти. — Это — не чужая… Это — для всех. Комментарий к Монодия. Метида * Монодия – песнь одного певца.