— Наши встречи были хороши, — сказал я, целуя ее. — И я дарю тебе свой выстрел. Один свой выстрел. Делай с ним что хочешь.
Очень зря они не смотрят на свергнутого Владыку. Потому что пальцы Владыки стиснули стрелу, для которой не нужны луки. Которую забыла забрать Гея — и не могла бы забрать, потому что стрела была подарена другой. Легкая, шутливая стрелочка, скованная в древние времена Циклопами. Не оружие — игрушка. Хотите поиграть во что-нибудь, юнцы, которые вообразили, что могут свергать царей? Легкий свист — и нежная стрелка блещет молнией, освещает чертог. Вышибает из пальцев у Тритона трезубец — тот высекает искры по полу, отлетая в угол, а Тритон валится на пол, хватаясь за перебитую руку. Пальцы Стрелка отпускают тетиву, и золотая стрела рвется навстречу — и сталкивается с бронзовой. Выпущенной кифаредом — сын Левки отличный стрелок. Стрелка, вернувшаяся в пальцы, дрожит от гордости, прежде чем сверкнуть молнией снова. Главк оседает на плиты, схватившись за горло. С вскриком возносит копье Лелантос — и впечатывается в стену: это Зевс быстрее стрелы нырнул за любимым оружием — обрел трезубец. Свистит стрела Геры — и Сребролукий хватается за пропоротую ладонь (а тебя предупреждали, что ты не выстоишь против двоих!). Грузный Кой падает, обжигаясь о маленькую, легонькую стрелку, которая сорвалась у меня с ладони… Всё. Зевс баюкает трезубец в объятиях как лучшую любовницу — гляди, еще детей народят. Гера и Ифит готовы кинуться друг другу навстречу, только вот при всех неудобно как-то. Гермес трясется, сжимая в руке шлем — спасибо, племянничек. Дай-ка его сюда, пригодится. Шлем Гермес отдал безропотно. Еще и показал: видишь, мол, в исправности возвращаю. Хорошо присматривал. И вообще, я тут за вас. И вообще — это все он. — И что сделаешь теперь… дядюшка? — спросил сквозь зубы «он». В ладони у Аполлона так и сидела стрела Геры. Лук валялся у ног. Зато взгляд был дерзким донельзя: я — почти смог! Почти дотянулся… почти… Что мне с тобой делать, мальчишка — жертва на алтаре чужой игры? Может — мне рассказать тебе, куда тянутся опутавшие тебя нити? Или может, ты расскажешь мне, как кто-то нашептал тебе о безжалостности Владыки, подговорил украсть Кору, подготовить восстание, исподволь внушил — другого шанса нет. А я в ответ поведаю, как этот же кто-то убил сына Геи, Офиотавра — и этим лишил меня моего лука. Убил Левку — и этим едва не лишил меня всего остального. У Мома, сына Нюкты, хорошо получается внушать и лгать. Не зря же его прозвали Правдивым Ложью. И нити свиваются в одну черную, удушающую веревку, тянутся в подземный мир, где сейчас в обличии брата ходит тот, кому почему-то очень понадобилось, чтобы я был свергнут — или хотя бы занят. И ты зря смотришь на меня с таким вызовом, Сребролукий. И аэд, которого ты вечно таскаешь за плечами, зря надеется на суд. Отвернулся. — Мне нет до тебя дела, племянник. Твою участь будет решать Владыка Олимпа. Сперва они не поняли. Потом грохнул трезубец Зевса о пол — брат едва не уронил любимое оружие. — Царь мой… — прошептала Гера тревожно. — Нет, — сказал я. — Ананка неизбежна и неотвратима. Пророчество Мойр сбылось. И меня сверг сын. Мы стояли теперь лицом к лицу — я и кифаред Ифит, лучник и любовник моей жены. Сын нереиды Левки. Отмеченный клеймом Кронида — свергать отца… Глядящий на меня с изумлением, недоверием и болью. Готовый свести брови — и воспротивиться. Откроет рот, скажет: «Я шел не свергать тебя! То есть, и свергать тоже, но теперь…» Выбросит Судьбу на ветер, развеет пророчество в прах, как это сделал другой мой сын — тот, который сейчас скитается на краю света в компании Мудрости. И тогда я, будто Судьба была ускользающей тканью, схватил ее за край — и рванул на себя. Легкая стрелка, страшное оружие Циклопов, легло из моей ладони в его: от лучника — к лучнику. — Однажды я подарил её твоей матери. Сегодня она вернула мне подарок. Возьми, сын. Не промахивайся. Больше я не позволил себе ни взгляда. Ни слова. Прошел мимо сжавшегося Гермеса. Мимо чуждого золота. Мимо посторонившегося Стрелка, стонущих титанов, каких-то еще заговорщиков, пугливо толкущихся в коридоре.
Не-Владыка, не-муж, наверное – уже и не-брат... Не Стрелок – слишком их много собралось сегодня в одном зале. Аид-невидимка, Аид-мудрец, Аид-Странник.
Невидимкам положено скрываться – и я надел шлем, когда шагнул в коридор. Мудрым положено выбирать – и я выбрал то, что важнее олимпийского трона.
Странникам положено странствовать. И я шагнул.
Туда, куда звала черная, толстая, соткавшаяся окончательно нить. Туда, куда звали Гестия, Гипнос, Геката и вой далекого пса, на которого пыталась надеть оковы чья-то жестокая рука. Где был нужен сейчас неизмеримо больше, чем на Олимпе. Невидимкой — в подземный мир.
====== Монодия. Танат ======
Однажды, еще в юности, он видел Мойр. Вскоре после того, как попытался отбросить клинок. Тогда, еще не придя в себя от боли, он попытался найти ответы на свои вопросы на Олимпе — и спросить решил у Прях.
Мойры явились не теми, которые произносят великие пророчества и властвуют над судьбами богов. Не великими и безжалостными.