Непобедимость Зевс осмотрительно проверил — запустив к Гигантам в логово пару божков помельче. Посмотрел — и обрадовался. Действительно, сильные. Действительно — неуязвимые. Страшнее любой стрелы…
И им, наверное, нипочём любая музыка.
Что тут огорчаться, если под ногами валяется готовое оружие.
Вопрос только — как правильно воспользоваться.
— Поговори с Геей, — сказал он тогда жене. — Скажи ей — я… не он. Выясни, на что она гневается. Скажи: это всё Аид. Он заключил ее детей, титанов, во мрак. Но я — не он. Скажи: я охотно с ней договорюсь. Я ведь выпустил её сыновей — Циклопов. И другие её дети… скажи, что они смогут жить в мире с нами.
Сам к Матери-Земле он не сунулся. Знал: она безумна. Иначе не родила бы Гигантов.
А на что она гневается — он знал и так. Вор-Климен отправил в Тартар не только Крона — об этом он догадался давно.
И когда жена вернулась печальная и задумчивая, когда сказала: «Она услышала. И просила передать, что смотрит… и слушает. И ждёт»…
Тогда он стал бросать Гее-Земле подачки — будто бешеной собаке, чтобы не кинулась. Смертные ранят тебя, о Великая, — говорил он устами Деметры. Бороздят плугами, выпасают на тебе стада. Смотри, я сделаю так, что смертных станет меньше. Смотри, я открыл сосуд Пандоры (а что от болезней может умереть один клятвопреступник… какая разница). Смотри, я для тебя устраиваю войны (а что во время войны может умереть один клятвопреступник… кто узнает?). Смотри, я для тебя разрушил все его алтари. Смотри, я ищу его самого, чтобы и его самого не осталось — ну как тебе, о Великая?
Хочешь, я сделаю что-нибудь еще? Например, договорюсь о том, чтобы Мом освободил нескольких твоих сыновей из Тартара. Сам схожу за ними. Мне несложно. Всё равно они пока что безумны, и не меньше трех десятков лет им нужно будет отлёживаться в пещерах… отсиживаться на краю света в компании верных жён. Мне ничего не жаль для тебя, безумная Мать-Земля.
Однажды ты дала моему брату-вору лук Урана. Мне ты дашь гораздо больше. Неуязвимых Гигантов — мою армию.
Неуязвимых, конечно, до срока — пока я не решу, как с ними можно справиться. С ними и с тобой, бабушка. И со всеми, кто будет угрожать моему правлению.
А пока что Гиганты пусть посидят на Флеграх до поры. А родня пусть восхищается своим бесстрашным предводителем: есть за что…
Аполлон встаёт — подёргиваются нетерпеливо пальцы на кифаре.
— Прости, отец, но я хотел бы успеть к началу состязания.
— Оно-то, конечно, стрелять — не морем править! — подмигивает Дионис — и тут же выцветает от взгляда Сребролукого. Потому что действительно — притча во языцех. Стрелять у Аполлона получается точно лучше.
Взмах рукой — неторопливый, вальяжный:
— Я поставил бы на тебя, Аполлон, но это бесполезно. Все знают, что ты и так будешь победителем.
Особенно если опередишь тех, кто устроил эти состязания. Войну и Мудрость. Очаг и Музыку. Пламя и Смерть (во рту — кислит воспоминание о двоих, которые осмелились встать против него. Ничего, встретимся ещё…).
О, сын мой, я отблагодарил бы тебя чем угодно, если бы опередил тех, кто устроил эти состязания. Потому что я понимаю — какого стрелка они ищут.
Самого ненавидимого. Самого подлого. Бьющего в спину стрелка-клятвопреступника.
Хотя разве есть причина ненавидеть смертного, который никогда не вернётся?
*
Не то. Не так.
Совет закончился, Семья подалась — кто куда. На пиры, на состязания, а то и просто сплетни пересказывать. Афродита, правда, посматривала выжидающе: приголубишь, а?
Зевс усмехнулся, махнул — сейчас, мол. Скоро приголублю. А пока что вот посижу за владыческими раздумьями один.
Владыки ведь всегда одиноки. Друзья — ну да, откуда, когда каждый посматривает на вожделенный трон? Родня? Не забыли про клеймо Кронида: брат на брата, сын на сына. Любовницы вот разве что — тут есть, где развернуться и чем прогнать скуку. Жена, конечно, поливает своими слезами яблони — пусть поливает, только плоды крупнее будут.
Быть Владыкой и быть одиноким он был готов всегда. Ещё до того как пошел в Тартар — Циклопов вызволять. До того, как воевал с выползавшими из подземного мира драконами.
До того как пришёл в серый дом, который совсем недалеко от дворца — на Олимпе. Перед Состязанием, в котором — он знал — должен победить.
Он всегда знал — чего хочет. И тогда пришёл, потому что хотел подтверждения. Только — подтверждения.
— Я буду править Олимпом?
Мерзкие смешочки — хочется рубануть каждую. Клото тянет жребии, Атропос с хихиканьем режет нити:
— Ну, надо же, какой вопросец выдумал. А ты сам как думаешь-то?
— Да. Потому что мне это суждено.
Прыскает Лахезис — она поглаживает пальцами какие-то строки в свитке…
— Правда, что ль? Суждено? А почем ты знаешь, мальчик?
— Потому что я — лучший.
— Лучшие не спрашивают — они отвечают. Не пытаются взять — берут. Да. Ты будешь править на Олимпе. Если твой брат позволит.
— Посейдон не соперник мне.
— Не тот брат, маленький Кронид…
«Повелевай, Владыка», — прошептал он на следующий день. Вместо того, чтобы выкрикнуть: «Вор!» — в лицо брату. Мудрому, милостивому, благородному лжецу. Одержавшему нечестную победу — она не может быть честной, если в руках — лук Урана!
Вместо того, чтобы крикнуть: «Это должен быть я! Я — Истребитель чудовищ! Обо мне поют аэды, я пошел в Тартар и вызволил Циклопов, мне они сковали оружие… Я половину века шел к этому трону — это должен быть я!»
«Повелевай…»
Можно ли ненавидеть того, кто тебя спас? Можно — даже с удвоенной силой. Когда тебе постоянно напоминают о спасении.
Он ведь уже почти простил брату ту победу над Кроном — когда увидел, что Климен Странник не суётся в их с Посейдоном противостояние, когда тот заявил, что не хочет править. Решил, что Владыка должен быть понимающим и прощающим — что взять с тихого мудреца, пусть даже у него в прошлом — проклятое, не выжигаемое ничем «кроноборец»?
«…Владыка», — Тифон лежал, раскинувшись — чудовище, которое они не смогли одолеть вместе с Посейдоном, и все раз за разом повторяли это, будто сами себя клеймили рабским клеймом. И он повторил тоже — царь должен уметь лгать! Усилием воли спрятав под улыбкой и ненависть, и крик: «Вор!»
Выбора не было: он понял в тот момент про брата слишком многое. Словно с глаз пелену сдёрнули.
Во снах он иногда бросал вору вызов. Отказывался склониться. Предлагал: давай-ка поглядим, каков ты в настоящей битве, а, кроноборец? Заканчивалось всё одним: Тихий и Мудрый Странник поступал тихо и мудро: не дрогнув бровью, он натягивал лук — и последним, что видел Зевс, оказывалась стрела, которая летела ему в лицо.
У тебя был шанс, брат, — подумал он тогда, склоняясь и пряча глаза. Теперь вот нет. Я всегда знаю, чего хочу. Я хочу Олимп — и он будет моим. Хочу Геру — и получу её. Неважно, что не в жёны. Когда я отниму ее у тебя и сделаю своей наложницей, когда она будет кричать подо мной и рожать от меня — я восполню своё ожидание.
А что придётся немного подождать, пока ты согреешь мне трон… ничего. Царь должен уметь ждать очень хорошо. Теперь только нужно, чтобы ты поверил, что я никогда не поднимусь против тебя. Чтобы у тебя — а теперь я знаю, как ты действуешь, лжец и вор! — не было желания ударить меня в спину.
Настоящему царю, кроме всего прочего, нужно быть очень осторожным.
Капли вина дробно стучат о пол — из опрокинутого кубка. Каждая — наполнена ненавистью. Льются через край морской водой, падают памятным жребием — памятным унижением: швырнули царство, как псу — кость …
Можно ли ненавидеть того, кто подарил тебе царство? Легко — когда ты понимаешь, что всегда будешь вторым.
Он долго ждал. Довольствовался морским миром — хоть какой-то трон. Деметрой вот тоже довольствовался — в конце концов, есть ещё и нимфы, и смертные. Восхвалял брата на пирах — чуть глотку не сорвал, пока всем доказывал, какой его брат мудрый, как чудесно правит, как никто не осмелится выступить против него… Наблюдал за трепыханиями Посейдона — тот сговорился с Прометеем и решил строить заговоры. Потом забавлялся пророчеством: «Тебя свергнет сын» — которым приложили Старшего Мойры. Хмыкал, думал: вот и хорошо, что не брат. Пожалуй, если бы у меня был в пророчестве брат — я бы его скинул в Тартар. Или их — обоих. А ты, о брат мой, даже не озаботился тем, чтобы избавиться от наследника… хотя ведь у тебя уже есть сын, просто ты о нем не знаешь, а я вот — Владыка Морской — знаю, что такое Ифит-кифаред.
На какого бы из твоих сыновей ставку сделать, о мой ненавидимый брат? Пожалуй, сделаю на обоих. Выдам Персефону за твоего младшего. Сведу покороче знакомство со старшим — и мы посмотрим, скоро ли мне удастся получить Олимп.
…получить Олимп вышло как-то неправильно. Ненавистный Старший швырнул правление сынку — получи, мне оно и не надо! Сынок-Ифит оказался еще хуже: он вовсе не стал бороться за власть. Продал за глупую клятву: не преследовать их с Герой. Как будто Зевс собирался сам — преследовать.