То, о чем и было сказано. Среди современной молодежи очень не многие способны слушать и слышать, а еще меньше – понимать.
Матвею повезло, он в меньшинстве способных, и гуру согласился с ним работать.
— Может, расскажешь кто такой Марк?
Матвей стал прокручивать в голове все что говорил ему Марк, чтобы понять, что ответить.
Через секунду размышлений он отозвался.
— Честно говоря, фиг его знает!
Ученый, наверное – я так его назвал вначале. Хаха.
Потом оказалось, что он любому ученому даст форы. Ну, мне так кажется.
Вот еще.
Слыхал наверное, про лаборанта на кафедре истории?!
Карлик такой пожилой в очках. Бывший препод.
Он тоже не пальцем деланный.
Шарит, что говорит.
Это его страсть, иначе бы он так не вдохновлял.
— Я слыхал, на днях какой-то лаборант – тоже пожилой – умер.
— Может это тот самый? — спросил у него второй, уже остывающий одногруппник.
Матвей вспомнил, что видел на входе в главный корпус фотографию с траурной лентой, но не обратил никакого внимания на нее.
А жаль.
Его одногруппник быстро нашел новости ХНУСА и показал фото из некролога.
— Вот, смотри. Он?
Матвей взглянул и резко отвел глаза.
В нем что-то стрельнуло, и так больно будто это он сам только что замертво рухнул на занесенный снегом асфальт.
— Он, — вполголоса со слезной нотой выдавил Матвей. — Лука Дмитрич. Как же так...
Помянем?! — не гнушаясь своего тлетворного тона, ляпнул он.
Кто-то из ребят с потока протянул ему бутылку Johnnie Walker красного лейбла и тот не задумываясь влил в себя смертельный яд, о котором его предупреждал гуру.
Впервые в жизни глотнув легального наркотика, Матвей ощутил отторжение и цветной лентой послал его обратно, залив снег, и это не смотря на виски, который легко пьется.
— Я попробую еще раз. Я должен! — не понимая что несет, проскулил пацан.
После нескольких попыток с таким же результатом, фраз-предположений о вероятно слабом желудке, которые звучали как очередной вызов, он понял что в его организм попало уж больно много сухого остатка, который заставил его ясный и трезвый взгляд, слезящийся чуть от уксусного привкуса этого пойла, перекоситься под нужный градус.
Его голова уже стала ходить кругом, а городской пейзаж вечернего Харькова – колесом.
Информация, которой с ним делился Марк, делился гуру, делился ныне покойный бывший препод по истории, была чем-то отдаленным, недоступным для пацана, а потому и недоступной для ушей окруживших Матвея приятелей.
Ему стало плохо.
Как после наркотиков, хотя он никогда еще не пробовал ни один из них, но был наслышан от товарищей. Ощущение похуже карусели.
Его повело в сторону и он упал на тротуар.
Друзья сразу же подняли его на ноги, на которых он все равно не мог нормально стоять.
Его усадили на бордюр, где он стал корчиться от боли, хвататься за голову.
Кто-то предложил вызвать скорую, но пацан стал отнекиваться и таки добился своего.
Он не понимал, что похож на фанатика секты, который пребывает в бредовом озарении.
А лишь продолжал жалеть и славить покойного Луку Дмитрича, которого сам не замечая уже трижды назвал братом.
Стал извиняться перед «братом»... и не важно за что.
Это состояние продолжалось приблизительно десять минут.
После он стал приходить в себя, даже стал просить еще выпить.
Просил курить.
Просил рассказать ему самый смешной анекдот, а потом не заметил как и сам приложил пару анекдотов к нетрезвому полилогу.
Скоморох.
Матвей стал сливаться с толпой.
Стал нести неразборчивую чушь, говорить о непристойных вещах в отношении кого-то другого, постороннего, неважно кого.